Сетчатая кабина лифта доставила Джима с Инструктором на тридцать метров под землю. Здесь царила вечная прохлада, и Джим снял наконец надоевшие респиратор и шлем. Сразу захотелось спать, а КПТ показалась необыкновенно тяжелой.
Под внимательным взглядом двух часовых курсант и Инструктор расстались – у каждого были свои обязанности и планы. Джим отнес оружие в арсенальную, обходясь одной рукой, кое-как переоделся в серую робу и отправился в медицинский бокс – залитую мертвенно-белым светом камеру, где пахло лекарствами и резиной. Сидевший за столиком док Либерман перебирал какие-то бумаги. Завидев на пороге Джима, он закрыл их и быстро убрал в сейф. Помимо лечения персонала лагеря, у Либермана были и другие обязанности – здесь многие совмещали должности.
– Что у тебя? – спросил он.
– Из КПТ выстрелил без компенсатора.
Джим ожидал, что Либерман будет смеяться над непутевым курсантом, но того чужие переживания не заботили.
– Раздевайся.
Джим снял робу, Либерман подошел ближе, бесцеремонно ткнул пальцем в огромный, расплывшийся на половину грудной клетки синяк. Джим вскрикнул, невольно схватив доктора за руку.
– Чего хватаешься?
– Извините, док.
– Я просто проверил, цел ли плечевой сустав.
– А может, лучше на рентген?
– Я сам знаю, что лучше, а что хуже. Нет у тебя переломов, если бы были, ты бы не просто заорал, ты бы свалился от боли.
«Ну и методы», – проворчал про себя Джим.
– Военная методика, – пояснил Либерман, доставая из стеклянного шкафчика патентованные средства.
Надев резиновые перчатки, он выдавил на синяк изрядное количество обезболивающего геля и стал быстро, но осторожно размазывать его. Джим приготовился терпеть, но боли почти не было – Либерман жалел пациента. Вскоре гель начал действовать, прикосновения дока, даже более смелые, стали едва ощутимыми. Из огромной склянки Либерман добавил резко пахнущей, похожей на солидол мази и начал энергично ее втирать, Джиму стало жарко.
– Хорошо, уже начало разогреваться, – заметил Либерман и, достав из шкафчика баллончик с медицинской пеной, щедро залил ею всю обработанную мазью поверхность. Пена тут же высыхала, превращаясь в некое подобие ваты.
Осмотрев свою работу, Либерман остался ею доволен. Снял перчатки, он бросил их в урну и сказал:
– Одевайся, компресс готов, снимешь завтра утром.
– Думаете, к утру все пройдет?
– Я не думаю, солдат, я знаю. Можешь идти.
– Спасибо, док.