Моя жизнь, Зойка, налаживается. Я даже начинаю потихоньку чувствовать себя сибирячкой. Исходила весь город, насколько это возможно. Он порядочный, хоть и куда меньше Ленинграда. И не такой красивый. Тут больше новых домов, чем старых. Но в этом своя прелесть.
Если захочешь, я тебе подробнее обо всем напишу в следующий раз, а пока кончаю. Не вешай носа, Зойка. Целую.
Твоя Марина.
Совершенно секретно
ДНЕВНИК
влюбленного до чертиков Вячеслава Ветрова,
гибнущего на глазах почтенной публики
комнаты № 39
Новосибирск, 1940 год
14 мая.
Никогда не думал, что начну писать стихи, петь серенады и, таясь ото всех, точно тать ночной, заносить свои скудные мысли в дневник. И хоть стихов и серенад пока нет, дневник уже появился. Господи, неужели за ним последуют стихи и серенады? Я дрожу от этой гипотезы, но чувствую: она (разумеется, не гипотеза) доведет меня до того, что я начну лазать по деревьям, есть стекла и пить керосин, за которым очереди, а не только писать стихи и петь серенады. Но она даже не подозревает, на какие жертвы я готов идти. Кровопийка, кровопиявка, кровопиявица — в русском языке нет таких слов, но для нее следует их изобрести: разве можно так изводить человека! Милая кровопиявица — хорошо звучит. Как я ее люблю!
Этим оболтусам из моей комнаты не понять, что может переживать человек в таком состоянии. Я-то помню, как они издевались над Витькой Кульбицким, когда он влюбился в свою Валентину. Поэтому молчу. Но молчать не могу. Поэтому пишу. Кажется, понятно.
15 мая.
Худо. Тоскую, Может быть, даже умру с тоски. Пусть, не жалко.
16 мая.
Моя тяжкая болезнь именуется «amor», как сказал бы наш чудак-латинист. Согласен. Amor так amor. Но почему я должен страдать? Изобрели бы на худой конец какие-нибудь таблетки, что ли, от этого недуга. Братцы медики! Подсобите! Сессия-то на носу! Какое там…
Все люди добрые читают учебники или хоть делают вид, что читают. Шпаргалки готовят по всем шестидесяти шести системам, выработанным лучшими умами человечества. А я даже этого не могу. Каторга!
В четыре часа помчался к заводу, проклиная себя за отсутствие твердости характера. Полчаса ходил у проходной. Продрог. Когда ее встретил, сделал удивленную мину (сам не ожидал, что умею так удивляться): «Вот случай! Вот неожиданность!»
«Какими судьбами?» — спрашивает. Выворачиваюсь: «Да вот за сухариками Сашке Зуеву иду». Улыбается. «Вот, — говорит, — любители сухарей. Дня два назад вы ведь тоже никак за ними ходили?» Опять недоумеваю: «Разве?» Пришлось сказать, что тогда за простыми, а сейчас — за ванильными. Поверила. Придется за сухарями больше не путешествовать. Буду за конфетами.