Самая желанная (Бояджиева) - страница 64

— Теперь я могу признаться, что рассказала Стефано о домогательствах Марджоне. Он и ко мне приставал. Когда же на этого развратника найдется управа? Противно пересказывать, что он делает с женщинами. Если они, конечно, не такие воительницы, как я, и не столь несгибаемы, как наша славяночка, — горячилась раскрасневшаяся от вина Бэ-Бэ.

— Действительно, — вступил в разговор Вествуд, — русская бамбина недавно возникла на нашем горизонте, и вдруг — она уже в центре кадра! По своему опыту я знаю, что такие вещи не бывают случайными. Кристина — не ординарное явление. И об этом явлении я хочу сделать короткий сюжет в своей передаче. Речь пойдет о жизни в Италии представителей русской интеллигенции. От Достоевского и Гоголя! Поэтому рассказ о синьорине Лариной пока будет коротким. Но миллионы итальянцев запомнят ее славную мордашку. Согласна, детка? Ну, с тебя причитается! — Кристина изумленно смотрела на Элмера, сомневаясь, что правильно поняла смысл его слов. Но он вполне определенно обнял ее за плечи со словами:

— За тобой поцелуй, малышка! — и притянул к себе. Кристине казалось, что в воздухе грянуло русское «горько!» — таким долгим и прекрасным, поистине свадебным показался ей этот поцелуй.

— Ну вот, смутил девочку, плейбой! Похоже, она у нас недотрога… Маленькая недотрога!.. Так звали в нашем городке Ненси, в которую я был влюблен с десяти лет. Она была на пару лет старше. — Стефано пустился в воспоминания, задумчиво глядя в огонь, и гости почтительно приумолкли. — Когда началась война, мне было двенадцать и оказалось, что мой отец — каменотес до четвертого колена и преуспевающий владелец строительных предприятий в разных странах Европы — убежденный коммунист, а отец Ненси — известный в наших краях адвокат — фашист… Это все звучит для вас как древнейшая история. Однако идейные разногласия семей навсегда разлучили нас — я ушел с отцом и группой его единомышленников в горы. Это называлось партизанской войной — кучки беспомощных людей, за которыми охотились местные фашисты, из числа их бывших друзей и даже родственников. А потом — и немцы, представленные у нас «ограниченным контингентом», чтобы поддерживать «законную власть». Так вот, однажды в нашем горном лагере был очень печальный вечер. Прибывший из родного городка разведчик доложил что-то отцу, бывшему у нас командиром. Все шептались и старались не попадаться мне на глаза. Даже придумали отослать меня на рыбную ловлю к дальнему озеру: пусть, мол, парень пополнит продовольственные запасы. Но я, забросив удочки в кусты, рванул в городок. Рано утром выследил у леса местного пастушка дурачка Мучо с вывернутыми расхлябанными коленками и дергающимся лицом. Он, конечно, не мог знать, чем была для меня Ненси, и весело так, заикаясь, брызгая слюной, рассказал, что «маленькую недотрогу» — дочку адвоката — изнасиловали немецкие солдатики, когда она со своей патронессой-гувернанткой отправилась к морю… «Папаша-то, гад вонючий, застрелился!» — победно завершил он рассказ, рассчитывая меня порадовать… Я тогда впервые напился, украв в лавчонке бутылку спирта. Очень сильно, до полусмерти. Мне не хотелось жить. — Стефано резко поднялся, прерывая свои воспоминания, и добавил совсем другим тоном: — С тех пор я не ворую, не пью, люблю удить рыбу и не пропускаю случая уберечь от беды очередную «маленькую недотрогу».