— Где мы? — спросил я его.
Он с улыбкой повернулся ко мне.
— Уже близко. Осталось километров тридцать. Скоро начнет светать.
И в самом деле, небосвод стал бледнеть, а звезды меркнуть. По смешанному запаху стоячей воды и сена я понял, что мы едем среди болот. Я закрыл глаза. Запах стал резче: такой вот запах я вдыхал по утрам в тот не то ночной, не то утренний час, когда деревня пробуждалась ото сна, а я покидал дом Мойры.
Мойра! Она, должно быть, еще спит: волосы распущены, рука изогнута, уткнулась лицом в одеяло — в такой знакомой мне, на редкость ребяческой позе! Но удивительно, я не испытывал ровно ничего, и даже это слово «ребяческой», пришедшее мне на ум при мысли о ней, почему-то не находило отклика в моей душе. И следа не осталось от ее чар, державших меня, и я ощущал не грусть, а скорее чувство избавления, я бы даже сказал — выздоровления. Да, эта ночь внезапно, словно чудом, исцелила меня. Как в сказках: пропел петух, и чары колдуньи отныне бессильны.
И вдруг неожиданно всплыли подозрения, мучившие меня уже несколько недель, но тогда, весь еще во власти чар, я остерегался докапываться до их корней: это она завлекла меня в болотный край — именно так соблазняют солдат-дезертиров, это она, как пленника, отвезла меня к графу, она старалась вырыть между мной и Симоном пропасть, а потом всячески углубить ее. Разве не она, возбудив во мне любопытство, подбила нас ехать в Сартану на богомолье в ту ночь, когда занялся пожар, удалив таким образом в самую опасную минуту со стройки тех, кто мог бы защитить Калляж от нападения? Все прояснилось, как проясняется вдруг содержание письма, когда складываешь его клочки. Я похолодел и, видимо, застонал, так как Симон, обернувшись ко мне и встретившись со мной взглядом, произнес:
— Тебе что-то приснилось.
Я не посмел ему возразить. Уже рассвело. Восходившее солнце скользило по верхушкам тростниковых зарослей. Было свежо, и в беспощадном свете зари на лице Симона вновь проступили морщины.
Мы проехали через сторожевой пост под удивленным взглядом часовых и поставили грузовики рядом, под деревьями. Дюрбен соскочил на землю. Я видел, как он рассматривает пирамиды. Затем он сказал:
— Ну что ж. Отдохнем с часок, а затем встретимся на стройке.
Мой краткий сон прервал звон будильника. Небо было ясное, но поднялся южный ветер, и узкие языки песка уже вползли на террасу. Я быстро оделся и побежал к Симону.
— Ах, ты уже готов! — сказал он. — Чудесно! Сейчас и пойдем.
У подножия пирамиды дул резкий ветер, вздымая песок, засыпавший глаза и перехватывавший дыхание. Симон посмотрел на леса вверху пирамиды, потом беспокойно взглянул на часы: