— Кого?
— Трех человек. Вон там!
— Нет, — ответил он.
— Что они тут делали в такое время?
— Наверное, это рабочие.
— Я слышал конский топот. Вы ничего не замечали раньше по ночам? Со стройки ничего не исчезало?
— Нет.
Но по его неуверенному тону, по лаконичности ответов я вдруг догадался, что знает он гораздо больше, чем говорит.
— Странно. А вы не думаете, что сюда могли забрести пастухи просто из любопытства?
— Вряд ли, — рассмеялся он. — Их, как известно, ничто не интересует, кроме быков. Над ними даже подшучивают. Говорят, что у них в штанах бычьи хвосты. Поэтому сами понимаете, Калляж…
— А вы откуда? — спросил я его.
— Из Модюи.
— Где это?
— Да тут, на болотах, деревня такая…
— Далеко отсюда?
— Девять или десять километров… Ну ладно, — вдруг сказал он, — спокойной ночи, мне еще обход делать.
— Спокойной ночи. Если вам случайно попадется какой-нибудь пастух, приведите его ко мне. Мне было бы любопытно взглянуть на него вблизи, да заодно и проверить, нет ли у него рогов под шляпой.
— Ну, уж этого я вам не говорил.
Он отошел, водя вокруг фонариком, выхватывавшим из темноты то кучу досок, то перевернутую тачку, то стену, которая тянулась вдоль пирамиды.
И тут я заметил надпись, выведенную большими черными буквами.
— Смотрите-ка! Вон там!
Мы оба наклонились, и я прочел вначале слово: «Берегись!», а потом чуть подальше: «Убирайтесь с Юга!» Угрожающие, даже отчасти зловещие слова, и, помню, меня охватило неприятное чувство, похожее на то, какое испытываешь, обнаружив анонимное письмо. Живешь себе мирно, никого не трогаешь, а тем временем за тобой наблюдает какой-то незнакомый человек, судит тебя и начинает тебя ненавидеть. Я потрогал буквы кончиком пальца. Надпись была еще совсем свежая.
— Ну вот видите, ваши пастухи не так уж безразличны к Калляжу, — сказал я сторожу.
Он взглянул на надпись — и вид у него был по-настоящему растерянный.
— Пастухи, вряд ли… Нет, не думаю. Завтра я об этом доложу.
Направляясь домой, я думал, что доверять ночную охрану местному жителю, да еще живущему на болотах, пожалуй, не совсем разумно. Надо будет поговорить с Гуру. Но в конце концов, какое мне-то дело? И тут я снова подумал о пастухах: бычий хвост? Ну и ну! Действительно ли все идет так хорошо, как утверждает Дюрбен? Ясно, нет. Однако я поймал себя на том, что в глубине души меня это не слишком огорчило.
С той ночи, положившей начало скрытой борьбе, которую вел против нас пока еще невидимый враг, надписи стали появляться все чаще и чаще. Поутру мы обнаруживали то на стене, то на щите, а то и на борту грузовика или на машинах огромные буквы с подтеками, выведенные дегтем, и казалось, их нарочно писали неряшливо, будто желая запугать нас и обезобразить строящийся город. Да и тон их становился все резче. Дошло до того, что появились надписи: «Не пора ли сжечь Калляж?» Еще немного — и дело обошлось бы без вопросов. Гуру пришел в ярость. Он усилил охрану, но, как истый дипломат, не уволил местных сторожей, а приставил к ним людей надежных, не связанных с этим краем. Создал он также бригаду смывщиков, которым выдали скребки и моющие средства, и они счищали всю эту пачкотню еще до того, как рабочие выйдут на стройку. Кроме того, Гуру намекал, что его «разведывательная служба» уже напала на след и что рано или поздно враг будет разоблачен. Может, это пастухи? Нет, он не думает, а если и так, то они лишь орудие в руках некоей тайной и мощной силы. Надо терпеливо распутать пока еще запутанный клубок. Его осведомители, заявлял он, этим и занимаются.