— Да, путешествую.
— Я так и подумал, — говорит он, наполняя мой стакан. — Доброе винцо, ничего не скажешь. Черное, натуральное. Нравится вам? А край наш нравится?
Я отвечаю, да, край действительно нравится, но он уже не слушает меня, а болтает сам о здешней жизни: о море, солнце, болотах, о том, что люди работают тут ровно столько, сколько нужно, но не больше. Здесь времени у всех вдоволь, не то что на Севере.
Против меня он ничего не имеет, наоборот, я ему даже симпатичен, но на Север он ни за какие блага мира не поедет: это все равно что умереть. У него хижина на болотах, небольшое стадо, косяк лошадей. Немного рыбачит, охотится на уток, на синьгу, кое-что мастерит и живет себе потихоньку. Свободен как ветер. В город ездит два раза в год, на ярмарку, и того с головой хватает. Но вот беда — в их краю собираются все изменить. Видел ли я Калляж? Вот кошмар-то!
Я неопределенно отвечаю: да, видел. Разговор становится интересным.
— Калляж, — продолжает он, — наши лучшие пастбища, и строить там города последнее дело. Я-то знаю этот край назубок: ветры, песок, паводки. Надо быть ох каким ловкачом, чтобы войти в порт во время шторма. Кто знает, чем все это кончится? Они еще хлебнут, поверьте на слово.
— Хлебнут?
— Еще как! Нам, здешним, город этот ни к чему. Поначалу нашлись тут такие, которые были не против, из тех ловкачей, что льстятся на легкий заработок. Но ветер меняется. Как в Калляже. Ведь город — значит, банки, захват земель, всякая там грязь и все такое прочее! А что мы выиграем от этого? Если кто-то и будет купаться в деньгах, то только не мы. И поди знай, будут ли в болотах осенью утки из-за их машин. Фламинго уже улетают, видели?
Он все бурчит и бурчит, что единственное, чего он хочет, — это мирное житье да утки… Юг — это им не колония…
— Эка, разболтался! — говорит ему темноволосая девушка, которой я махнул рукой, прося принести еще кувшинчик вина.
— Это уж последнее дело, когда бабы ввязываются! — бормочет пьяница и даже отворачивается.
А за длинным столом тем временем принимаются петь. Ковш, покачиваясь, как на волнах, переходит из рук в руки. Все громче звучат сиплые и грубые голоса. Я спрашиваю служанку:
— Что это они поют?
— Песню на здешнем языке.
— О чем эта песня?
— Да так, о разном…
— Ну например?
— Да не знаю, поют вот: «Мы живем под солнцем, гордые и свободные…». Ну и все прочее.
— Вот как!
— Да это просто так, песня…
— Красивая песня.
— Да, очень красивая. И старая как мир. Ее знают с колыбели. Поют во время богомолья.
— Богомолья?
— Да, в сентябре, в Сартане. Залюбуешься! Там собираются жители болотного края, цыгане и даже крестьяне с гор. Вам надо туда съездить, не пожалеете. Приносят статую святой на берег и окунают ее в море. Пляшут, поют и ходят в церковь три дня подряд.