— Ну, двинулись! — кричит Изабель голосом воительницы.
Мы едем по дороге, которая идет вдоль канала позади харчевни. Впереди Изабель, насвистывающая сквозь зубы, затем я и Мойра. Дорога все время петляет. Кругом заросли тростника, окна темной воды, узкие тропки. Я уже окончательно сбился, когда Изабель вдруг громко свистнула. Девушки останавливаются и объявляют, что теперь завяжут мне глаза — так нужно, чтобы сохранить в тайне то место, куда они решили меня пустить, но они не желают, чтобы мне была известна дорога. И Изабель прибавляет:
— Кто знает! Может, тебе придет фантазия и здесь что-нибудь построить…
Но Мойра тут же ее перебивает, и я догадываюсь, что именно благодаря ей попал сюда, а Изабель, все еще недоверчивая, чуть-чуть ревнующая, уступила ей не без труда.
Мойра подъезжает ко мне, так что я даже чувствую прикосновение ее ноги к моей; лошадь ее вдруг принимается ржать. Мойра снимает с головы косынку и плотно завязывает мне глаза, и я вдыхаю исходящий от косынки сильный мускусный запах, запах ее кожи. Смешанный с запахом конского пота, он действует на меня пьяняще, потому что теперь, когда я ничего не вижу, остаются лишь запахи и звуки, внезапно ставшие удивительно отчетливыми: позвякиванье уздечки, фырканье лошадей, жужжание пчелы.
Мойра проверила, плотно ли повязана косынка. Едва я ощутил ее пальцы на своей щеке, мне захотелось сначала лизнуть их, а потом легонько укусить. Но я подавил эти мимолетные желания. Мойра отъезжает. Мы снова продолжаем путь, вначале шагом, потом рысцой. Я слышу, как посвистывает Изабель, на сей раз где-то позади меня. Потом она замолкает. Слышно только, как подковы лошадей мягко ступают по торфу и песку.
Я часто видел во сне, как вслепую продвигаюсь во мраке, точно в подземелье, где что-то копошится вокруг. И всегда меня вел вперед — к лучшему ли, к худшему ли — невидимый мне поводырь, которого я почему-то представлял себе женщиной. И нынче я вновь пережил головокружительное ощущение близости неведомого, к которому примешивалось чуточку страха, и, убаюкиваемый мерной рысью лошади, уже не знал, как то бывает порой во сне, сплю я или бодрствую.
И тут я слышу голос Изабель, понукавшей лошадей, которые сразу же вырываются вперед, словно бы взмывают в воздух, так как звук подков уже пропал. В лицо ударяет свежий ветер, новые запахи, и голос Мойры произносит:
— Можешь снять повязку. Приехали. Смотри!
Я развязываю косынку. Свет ослепляет меня. Мы на вершине белой высокой дюны, лицом к морю.
Всякий раз, вспоминая об этом дне или, точнее, об этой минуте, когда, сняв косынку, я обнаружил незнакомую доселе местность, я испытываю такое чувство, будто тогда я чуточку свихнулся и две колдуньи незаметно сбили меня с толку. А они и впрямь походили на колдуний — волосы развевались на ветру, глаза горели, открывшиеся в улыбке ослепительно белые зубы сверкали на солнце: две молодые красивые колдуньи, отгонявшие наших лошадей в проход между дюнами, куда падали от сосновой рощицы коротенькие тени.