Никто ничего не знал толком. На праздник распустили почти всю охрану. Услышали несколько взрывов и увидели пламя. Напуганные сторожа кинулись туда. Но поздно. Кто-то из сторожей успел заметить удиравших людей в масках. Он сделал несколько предупредительных выстрелов, а потом дал очередь по убегавшим. В ответ тоже раздались выстрелы.
— Разыщите его! — приказал Дюрбен.
Это оказался охранник, прибывший на стройку издалека. Пуля задела ему плечо. Оно слегка кровоточило.
— Пустяки! — твердил он.
Что же он видел? Честно говоря, немного: какие-то тени. Когда раздался выстрел, он нагнулся.
— А какие тени?
Люди невысокого роста, в масках, с ружьями. Были у них лошади? Да, потом он услышал конский топот, удалявшийся в северном направлении. В другом конце стройки он тоже слышал выстрелы. Значит, было несколько групп, во всяком случае, так он считает.
— Идите, пусть вам перевяжут рану, — сказал Дюрбен.
— Да это пустяк, — упорно повторял охранник.
Мы провели на пожарище всю ночь. Дюрбен носился по стройке, отдавал распоряжения. Он был воистину вездесущ. Барак потушили быстро, остальные удалось отстоять от огня. Но с цистернами дело обстояло хуже. Они горели до утра, и из темноты постепенно проступали искореженные, дымящиеся куски листового железа. Измученные, мы безмолвно смотрели друг на друга, стирая со лба струйки пота.
Сквозь дым я заметил Элизабет, она стояла неподвижно, плотно сжав губы. На ней все еще было то самое белое платье, которое я видел накануне вечером в Сартане, и рядом с нашей перепачканной копотью, изодранной одеждой оно выглядело каким-то нереальным. Она подошла к Симону, они обменялись несколькими словами. Потом он прислонился к крылу машины и закурил сигарету. Рука его слегка дрожала. Он смотрел на пирамиды, белевшие в лучах восходящего солнца.
Меня поразило поведение Дюрбена на следующий день после пожара. Я думал, что он падет духом, опустит руки. Наоборот, испытание, казалось, удесятерило его силы. На следующий же день он собрал весь руководящий состав стройки и приказал разбитым усталостью людям, не выспавшимся после короткого сна, немедленно начать работу, используя все имеющиеся у нас резервы. Не хватает машин — пусть рабочие действуют лопатами и кирками. Нет горючего, а значит, встанут грузовики, что ж, остались еще тачки. Ни в коем случае нельзя допустить спада трудового накала. Дюрбен произносил слова «наша стройка», «наш город», «наша задача» твердым голосом, без всякого пафоса. Я смотрел на обращенные к нему лица и понял, что равнодушных среди нас нет. В эту минуту он должен был почувствовать, как мы его любим, ибо никто не пытался возражать, никто не произнес слова «невозможно». Мы были воодушевлены совсем как в дни наших первых совещаний, когда закладывался Калляж. Со всех сторон сыпались предложения. Эта внезапно разразившаяся драма, нарушившая рутину последних месяцев, безусловно, породила даже в самых прозаических людях вкус к дерзанию и трудностям.