Столь благородна, столь скромна бывает
Мадонна, отвечая на поклон,
Что близ нее язык молчит, смущен,
И око к ней подняться не дерзает…
При этих звуках соловей, прежде вежливо умолкший, присвистнул скорее удивленно, чем виртуозно.
— Просторечный вольгаре? — изумился Гвидо. — Весьма легкомысленно! Однако, похоже, эта дерзость вполне вознаграждена. Тебе почти удалось искупить ее богатством созвучий и строгостью рифм… «Что близ нее язык молчит, смущен…» Но позволь спросить, друг Данте: неужто ты и впрямь вздумал применить этот обет молчания в жизни?! Если так, имей в виду: безмолвие влюбленного кавалера может быть истолковано дамой совершенно превратно!
— Как знать, Гвидо! — лукаво возразил Каселла. — Быть может, среди болонских красоток принято особое толкование любовных признаков…
— Болонские красотки? — расхохотался Данте. — Увы! В этом городе, столь изобильном пищей для ума, поистине нечем усладить зрение. Скажу вам по чести, друзья, во всей Болонье не сыскать и полдюжины дам, достойных хотя бы звучной терцины! Можете поверить мне на слово: рожденному на берегах Арно не найти на чужбине ни красоты, ни счастья!
— О да, зато уж здесь-то этого добра хоть отбавляй! Так признайся же, Данте: которая из флорентийских вертихвосток посягнула на ясность твоего рассудка? Что за ядовитый побег от корня Евы…
— Ты не переменился, друг Гвидо! Но не трать попусту своего красноречия: нежная донна моей души — всего лишь бесплотная мечта, — поспешно заверил Данте.
Гвидо с сомнением покачал головой, вглядываясь в лицо друга, озаренное неверными факельными всполохами.
— Частенько эта самая мечта — ловко сплетенная нежной донной сеть, невидимая для кавалера! — с усмешкой заметил Каселла. — И сколько достойных людей замечают ее, лишь когда у них уже нет сил сбросить шелковистые петли со своей шеи!
— А иной раз самые призрачные мечты сбываются, мой друг, — к счастью либо к несчастью, — в раздумье возразил Гвидо. — Ну что ж, настрой-ка свою лютню, Каселла! Быть может, при звуках нежной канцоны какая-нибудь жалостливая дама пристойного вида подаст-таки знак привета этому пилигриму, изнуренному любовным паломничеством!
В это самое мгновение на балконе вновь показались две фигуры, взявшиеся за руки, словно в танце павана. Обернись молодые синьоры вовремя, и они, пожалуй, разглядели бы, что одна из двух дам, схватив другую за руку, что есть силы тянет ее к перилам, в то время как вторая сопротивляется отчаянно и безмолвно.
Однако проворный Каселла уже извлек из своей лютни печальный аккорд…
Нежный напев канцоны разнесся вокруг, в одно мгновение завладев улицей и молчаливыми домами. При звуках ее сладчайшие сны сгустились у изголовий юных щеголей и престарелых донн, и прекрасные видения посетили почтенных отцов семейств и чумазых подмастерьев.