В одно утро, в команде стоявшего близ нас судна, не досчитались двух матросов и некоторых вещей. Бежали; но куда, зачем, что соблазнило их, неизвестно. Объявили китайцам, чтоб искали, и назначили награду тому, кто отыщет. Прошло недели две; начали уже позабывать о бежавших, как вдруг является китаец и говорит, что может указать место, где скрываются матросы, если ему заплатят обещанное и дадут в помощь людей. Назначили офицера с несколькими вооруженными людьми и отправили их на лодке с китайцем. Они подплыли к пустынному берегу: «вот там», показал китаец пальцем на кустарник и объявил намерение ретироваться. — Отчего же ты нейдешь с нами? говорят ему. «Ступайте вы, a я боюсь! (характеристическая черта китайца). Ищите в кустах, они там, это верно….» Команда разбрелась; густо поросший кустарник обносил плотною сеткою берег; искать было трудно; к кустарнику подступала вода; остатки сгнивших человеческих трупов, и наконец труп почти свежий, на каждом шагу попадались искавшим; страшный смрад наполнял воздух. В этом-то вертепе скрывались беглецы: один залез по горло в воду, и, несмотря на крики своих, не хотел откликнуться. Несколько дней они сидели здесь без пищи. Бледных, худых, покрытых какого-то сыпью, привели их; запах трупа так и в елся в их платье, выброшенное тут же за борт. Пока у них были деньги и вещи, их кормили, a гам прогнали, может быть, грозили зарезать; они скрылись от китайцев и боялись вернуться к своим. На вопросы, что побудило их бежать, они не давали удовлетворительного ответа, только один из них рассказывал, что его сообщники китайцы, звали служить на военную джонку, говорили, что обреют голову и привяжут косу. Все это случилось на наших глазах. Мы принимали большое участие в бежавших, хотя они были с чужого судна; рассказ о их страданиях возбуждал невольно общую симпатию. Вечером шел разговор о них; взволнованная денным солнцем кровь сильно настраивала воображение; мы сами стали поддаваться ложному страху и сильному преувеличению в ощущениях. Было уже за полночь, и все спали. Часовой заметил, что две тени крадутся по забору. Их окликнули. Они скрылись, но после опять показались, только ближе к нашей палатке. По ним закричали: «лови. лови!» Ерик ли этот имел в себе что-нибудь особенное и в звуке своем уже содержал ноту панического страха, только первый проснувшийся закричал страшно-испуганным голосом; этот второй крик еще сильнее подействовал на остальных спавших, которые все вскочили как угорелые, стали кричать и произвели такой гвалт, что, вероятно, слышно было за версту. К. полез к С. под подушку за пистолетом; С., приняв его за китайца, схватил его и готов был вступить в единоборство. Вся эта сцена оставалась неразгаданною, пока не принесли фонарь; тогда все объяснилось; тени исчезли, хотя еще долго искали их во канавам. Попадись в эту минуту какой-нибудь невинный китаец, его бы наверное подстрелили. Так расходилось воинственное расположение духа в пробужденном от сна ополчении; и долго еще мы не могли уснуть, смеясь над храбростью друг друга. He смотря на то, что некоторые из нас были севастопольские герои, мы разыграли сцену сорока жидов, испугавшихся одного цыгана.