На балконе сидели две девушки в белых платьях и в венках на головах; обе они каначки. Как дочери одного из шефов, Таириири, они имеют право быть на бале; но как идти танцевать, смешаться с белыми? И притом решится ли кто-нибудь из Французов взять одну из них? A им бы так хотелось этого!.. К***, обладающий большим тактом понимать затруднительные положения и, подобно Юлию Цесарю, всегда готовый перешагнуть Рубикон, взял почти силой одну из них, потом другую и таким образом сломил лед. они танцевали едва ли не больше других, затмевая всех своею красотою и удовольствием, выражавшимся на их молодых, открытых лицах. Я с радостью смотрел на них и не без удовольствия разгадывал кислую улыбку, рождавшуюся по временам на устах у померкнувших планет бледнолицых. На бале было довольно мертво; зато жизнью кипел двор, где толпились званые и незваные. Канакские музыканты трубили, с короткими интервалами, все одно и то же, и часто, вместе с звуками начавшейся музыки, вырывались из толпы несколько каначек, с цветами на голове, точно вакханки, и составляли пляску; быстрый танец их походил и на польку, и на хула-хула (так называется на Таити хула-хула). Тут было веселье, тут был смех, блиставшие как угли глаза, и не один кавалер забывал бальную залу для этой толпы, имевшей в себе что-то особенное, чарующее, сладострастное.
В одном из углов обширного двора по временам раздавался барабан и виднелась собравшаяся в кружок толпа. Я пробрался туда, но скоро возвратился для того, чтобы привести еще кого-нибудь, потому что наслаждаться эгоистически тем, что нашел там, я не считал себя в праве. Никем не прошенные, собрались тут любители, и хула-хула кипела под звуки единственного барабана и под хлопанье всей публики в ладони…
Ночь была прелестная, молочные пятна млечного пути и богатые светом созвездия давали всевозможные оттенки живому южному небу; Южный Крест стоял над пальмой; воздух был тепел без духоты; от толпы слышалось ароматическое дыхание цветов. На арену выходило несколько молодых девушек; все они садились в одной позе, все делали одни и те же движения, и под такт их, в порывистом экстазе, плясала канакская баядерка; ее сменяла другая; экстаз их доходил до крайнего предела, жесты доходили до невообразимой быстроты и сладострастия; последний ряд кавалеров вскакивал на плечи первому, в порыве танца; казалось, не будет пределов общему восторгу и увлечению! Хула-хула на Сандвичевых островах тише и сдержаннее.
Рядом с двором, на котором был Hôtel de Ville, расположен двор королевы, куда есть ход через калитку. Дворец королевы — большая каза, построенная из дерева, только с высокой тростниковою крышею. В большой комнате европейская мебель, два зеркала, картины и портрет Помаре, писанный масляными красками. Услыхав пение на дворе дворца, мы пошли туда; дворец освещался одною свечкой; балкон его был полон народом, ожидавшим свою «помещицу». Эта публика составляет род придворного т штата. Всякий канак, или каначка, не имеющие где приклонить голову и решительно не желающие делать что-нибудь, идут к королеве, и та позволяет им оставаться у ней при дворе. Около балкона, на разостланных по зеленому лугу циновках, лежали группами канаки; сидевшие на ступенях балкона и на террасе пели гимны. Здесь собираются лучшие певцы и певицы и поют долго за полночь, пока патриархальная их владетельница, страдающая от жира и жара, не уснет под монотонный такт их гимнов; a как хорошо под них засыпается, я знаю по опыту.