Каждый день мы уходили далеко за город проводить вечер. Устанешь, войдешь в первую попавшуюся казу; вас встретит живописное семейство, с радостью расстелет тапу, мужчина полезет на пальму, сорвет несколько кокосов и поднесет их, искусно отбив верхушку; залпом выпьешь кисловатую, освежающую жидкость. Вблизи играют дети; у порога хижины, молодая женщина распустила свои густые черные косы и с усилием расчесывает их. Долго можно пролежать в такой хижине, ни о чем не думая, смотря на качающиеся листья пальм, разговаривающих друг с другом вечным шелестом. Но не век же лежать; идем дальше: углубляемся в темную рощу хлебных дерев, переходим мост, и свежая струя воды, журчащая в небольшом каскаде, соблазняет невольно; недолго думая сбрасываем свой легкий костюм и кидаемся в воду; недалеко от нас — купальщицы, над которыми несколько дерев образовали сплошную тень. Но вот темнеет, вот наступает ночь; в воздухе становится еще лучше, какая-то свободнее; далеко за полночь сидим мы где-нибудь в затишье, и целая группа пальм лепечет нам «таинственную сагу», и много говорит сияющее бесчисленными звездами небо, смотря на нас в просветы между листьями хлебных дерев и кокосов. Иногда послышится знакомый мотив гимна, напрягаешь слух и едва-едва схватываешь доносящиеся звуки….

Последний вечер перед уходом нашим мы провели на дворе королевы; у неё был праздник; гости обедали в большой палатке, a по обширному двору расположились хоры певиц и певцов и неизбежная публика канаков, ищущих и любящих всевозможные зрелища.
Мы, незваные на праздник, ограничились королевскою дворней, усевшись сзади певцов. Скоро обед кончился, европейские модные костюмы и кринолины, вовсе здесь неуместные, скоро скрылись. Королева удалилась и, переменив стеснивший ее костюм на канакский, уселась на балконе; муж её тоже нарядился в тапу, и жизнь их потекла по домашнему. Увидев нас на дворе, король пригласил во дворец. Я уселся около королевы и стал говорить ей разные приятные для неё вещи: «Вы владеете самым красивым царством в мире,» сказал я ей. — «Мму», отвечала она и благосклонно кивнула своею жирною головой, отмахиваясь веером он жара. — «Ни одна страна не оставить в нас таких сладких воспоминаний, как Таити!» — «Мму», опять промычала она. — «Таити это земной рай…» — «Мму». — И я, с уважением посмотрев на почтенную помещицу, поспешил уйти. Ей около пятидесяти лет, ее очень любят канаки, она очень многим помогает, и сели патриархальная власть может привести в истинное умиление, так это здесь…