На улице кромешный ад. Жара. Жутковатый засушливый август. Дождя нет уже второй месяц и даже ночь не приносит прохлады. Еще только восемь утра, а дышать уже нечем. Пыль, одинокие прохожие.
Спасая глаза от яркого солнца, надвигаю кепку на самые брови и иду в ближайшую кофейню. Хозяин ее пан Вольдемар — двухметровая тощая фигура, седые усы при совершенно лысой голове и уродливый шрам через все лицо — приветливо машет рукой. Шрам он заработал в двадцатом году под Белостоком в удалой атаке на красноармейский разъезд. "Святая Мария, то была отчаянная рубка! Полегли почти все. Я еще легко отделался — остался с одним глазом"
Этим глазом пан Вольдемар долго ко мне приглядывался, прежде чем допустить в число приятелей. Привилегия, между прочим немалая, дающая право на кредит, чем я никогда не пользовался, укрепляя тем самым нашу дружбу, а кроме того, позволяющая сиживать в задней комнате кофейни — своеобразном клубе для избранных. В ней на ковре висит ценнейшая реликвия — шляхетская сабля, а в углу на маленьком столике раскрытые шахматы с готовыми к бою фигурами. Тут по вечерам, когда собираются немногочисленные друзья пана Вольдемара, можно услышать самое интересное — местные новости, составить из разрозненных кусочков, точно из разноцветных стекляшек, мозаику быта. Да и просто поболтать с владельцем кофейни — одно удовольствие. Нрав у пана Вольдемара легкий и веселый. Впрочем, за последние месяцы он изменился в худшую сторону. И то сказать — чему радоваться? Газеты день ото дня приносят все более дурные вести. Вот и сейчас, подавая мне микроскопическую чашку на редкость крепкого кофе, пан бурчит:
— Читали утренние газеты? Эти псы сговорились между собой.
Я киваю. Известие о подписании договора между Риббентропом и Молотовым поступило ко мне еще вчера прямиком из Москвы.
— Матерь божья, это же война, — вздыхает владелец кафе. — Теперь они вместе кинуться на Польшу.
Отрицать его догадку бессмысленно, а подтверждать не хочется. Поэтому я молчу. Молчу и пью кофе.
— Есть, правда, союзники, — пан Вольдемар наливает мне еще одну порцию и ставит чашку себе. — Но надежды на них мало.
Говоря так он смотрит на меня, словно ожидая, что я начну с ним спорить. Но я продолжаю молчать. Он вздыхает и тоже погружается в молчание.
Потом мы играем в шахматы. Он выигрывает, устроив лихую атаку двумя конями на моем правом фланге. "Кавалерия, мой друг, и в шахматах, и в жизни всегда побеждает!" и, придя от этого в хорошее настроение, в очередной раз пересказывает мне свои военные подвиги.
Неделя, думаю я, в крайнем случае, месяц и тишина за окнами рухнет. И что будет потом? Что случится с паном Вольдемаром и его друзьями? Увидеть этого мне не придется. Мой срок на Земле подходит к концу. Сегодня последний вечер. Я трогаю в кармане плоскую коробку блок-генератора. Сегодня, когда ближе к ночи опустеет парк, я уйду в глухую аллею — она уже давно облюбована — вытащу коробочку и нажму белую кнопку. Яркая вспышка света ослепит меня даже сквозь сомкнутые веки, а когда зрение вернется, я увижу вокруг себя привычные стены Базы. Толкну дверь и выйду в кольцевой коридор. Никаких отчетов — все материалы еще вчера вечером отосланы мной, значит отдых. Вряд ли он будет долгим, появится какое-нибудь новое задание. Выбор планет велик, где-нибудь что-нибудь происходит. Ясно одно — на Землю я больше не попаду. Не в правилах Совета посылать разведчика на его родную планету. То, что произошло со мной — редчайшее исключение.