Я уставился на него — в ужасе, удивленно и с восхищением.
— Поняли, что там ваше место?
— Все так говорили — от настоятеля до учителя медитации. Твердили в один голос, что, вне всяких сомнений, это реинкарнация, что я воплощен в том месте, где тысячу лет заигрывал с буддизмом, но так и не сумел сделать решающий шаг. Я нашел випашьяну совсем не трудным делом и уже после первой недели сумел медитировать два часа. Через год мог заниматься этим целые сутки. Впервые за свои двадцать четыре года на земле я почувствовал себя счастливым и свободным.
— Пока она была в Штатах.
— Да.
— Легко поверить, что вмешался Будда и преобразил всю вашу карму. Даже освободил от обязанности возвращать долг.
— Вот именно.
— И что же произошло, когда вернулась Дамронг?
Гамон вновь повернулся к окну.
— Ее арестовали за проституцию и содержание с ее американским мужем публичного дома в Форт-Лодердейле. Ее это нисколько не тронуло, но она разозлилась на американцев. По ее словам, все они либо половозрелые мальчики в обличье мужчин, либо животные. Она презирала мужа. Прожила два года, не испытывая ни малейшего чувства в душе. Для женщины, даже такой, как она, это серьезное испытание. Последние двенадцать месяцев она только и делала, что бредила мной.
— Она вам писала?
— Присылала электронные письма. В Камбодже очень вольные правила. Монахи постоянно рыщут в Интернете — это нисколько не возбраняется.
В его прожаренной комнате мой резкий вдох прозвучал как шипение вырвавшегося из баллона воздуха.
— Вы жили раздвоенной жизнью.
Гамон кивнул.
— Я не мог сообщить ей по электронной почте, что стал подлинным монахом. Не хватало решимости.
— А затем она вернулась из Соединенных Штатов.
— Затем она вернулась из Соединенных Штатов, — кивнул он и хмыкнул почти весело. — Дамронг кипела от ярости из-за того, что я стал недоступен. — Гамон кашлянул. — Вы знаете Камбоджу. Она дала взятку каким-то монахам, обрила волосы, оделась в белое и пробралась в монастырь в качестве послушника. — Гамон неожиданно с вызовом улыбнулся. — Можете себе представить? У меня два года не было женщины. А она, обнаженная, с бритой головой, выглядела очень эротично. Молчаливая, овеянная тайной, при свете свечей. Безумие! — Он помолчал. — После той ночи что бы я ни делал, победа, разумеется, осталась за ней. Я пытался сосчитать, сколько нарушил запретов: совокуплялся с женщиной, приютил ее под своей кровлей, обманул настоятеля, — обычные проступки. Она приходила ко мне каждую ночь в течение двух недель, пока опять не уехала.
— Так продолжалось и дальше?