О, как я теперь понимал эти слова!
Знали они! Хоть кто-то из них?.. Мой отец? Мой дед, прадед? Неведомо! Они уходили, не разглашая родовой тайны, а может быть, и не имея о ней представления.
Почему же открылось мне? Чем заслужил я — о Боже, я?! Угрюмый одиночка, вставший было на защиту истребляемого живого (все-таки работаю в Институте Экологии!) — и перешедший на сторону этих
самых истребителей! Машина… «Сетка»… Боже, прости меня, если это возможно!
Что же я был так слеп? Разве существуют эксперименты безопасные?! Разве любой опыт над живым не есть насилие? Разве насилие не есть начало распада? Разве распад не есть предвестие смерти?
— Сергей! Хортов! Да что с тобой?! — вывели меня из оцепенения испуганные голоса.
Те двое… я с огромным трудом вспомнил их имена: Мурашов и Козерадский, да, так.
Они смотрели на меня с тревогой. И вдруг быстро переглянулись. А я — я, чудилось, услышал эти мгновенные взгляды:
«— Он коснулся дерева.
— У дерева все признаки передозировки облучения…
— Что, если оно тоже излучает?
— Что, если он поражен?
— Что, если мы — в опасности?!»
Их руки, простертые ко мне, опустились. И когда я отстранился от дерева, эти двое шарахнулись прочь.
— Погоди, Хортов! — сказал Мурашов, не сводя глаз с моего лица.
Нет, не думаю, что были уже какие-то признаки, не думаю. Это приходит и уходит. Ведь и потом, ночью, в автомобиле, те люди видели во мне человека…
— Погоди, Хортов! — повторил Мурашов. Говоря, он как-то странно гримасничал, делая расплывчатые жесты, будто нарочно.
Я невольно проследил за его движением. Я отвлекся и не заметил, что Козерадский сдернул с плеча ружье! А стоило мне перевести глаза на него, как ружье оказалось и в руках Мурашова.
Теперь я стоял неподвижно, а на меня смотрели четыре круглых черных глаза двустволок.
— Погоди, Хортов! — вновь проговорил Мурашов. — Ты успокойся! Ты же сам знаешь правила. Есть объект. Объект подвергся необъяснимому изменению. Ты был с объектом в контакте. Ты должен быть… изолирован. Ну ты же и сам знаешь, слушай!
Я и сам знал, что полномочия у этих двоих весьма широкие… И, посмотрев вприщур на Козерадского, потом на Мурашова, свистнул в два пальца резко и коротко.