— Что — но?
— Но я думаю, что тот факт, что над ее жизнью нависла угроза, можно было бы подать более волнующим образом. Я имею в виду более сценично.
— Да, это пьеса, — согласился Корбин. — И я предполагаю, что мы оба хотели бы, чтобы она хорошо смотрелась на сцене.
— Я знаю, что вы прекрасный прозаик, — сказал Кендалл, — но...
— Спасибо.
— Но в пьесе...
— Драматическая линия есть драматическая линия, — произнес Корбин. — Это история актрисы, которая выжила...
— Да, я в курсе...
— ...после нападения на нее и сумела достичь огромного успеха.
— Ну да, предполагалось, что пьеса именно об этом.
— Не предполагалось, а так оно и есть.
— Нет. Это получилась пьеса о том, как несколько нью-йоркских копов расследуют запутанное дело.
— Нет, это не так...
— Между прочим, это у вас описано превосходно. В ваших романах. В этих историях о копах нет ничего плохого...
— Хотя они и являются полной чушью, — произнес Корбин.
— Я этого не говорил, — возразил Кендалл. — Я даже ничего подобного не думал. Все, что я сказал, — что, по моему мнению, это не должно быть пьесой о копах.
— Это и так не пьеса о копах.
— Ясно. А что же это тогда?
— Пьеса о триумфе воли.
— Ясно.
— Это пьеса о женщине, которая выжила, получив удар ножом, и нашла в себе достаточно мужества...
— Да, эта часть довольно хороша.
— А какая часть не хороша?
— Вся эта чепуха с копами.
— Эта чепуха с копами придает пьесе ощущение реальности.
— Нет. Чепуха с копами делает из этой вещи пьесу о копах.
— Когда женщина получает удар ножом...
— Ну да, ну да.
— ...она идет к копам, Эшли. К копам, а не к своему хироманту. Или вы предпочли бы, чтобы она с ножевым ранением действительно отправилась к хироманту?
— Нет, я...
— Правильно, потому что тогда это из пьесы о копах превратится в пьесу о хиромантах. Это вас больше устроит?
— Почему она приходит к копам еще до того, как на нее было совершено покушение?
— Это называют беспокойством, Эшли.
— Ясно.
— Между прочим, вы завели себе отвратительную привычку.
— Какую?
— Постоянно повторять «ясно». Это звучит довольно саркастично. Почти так же неприятно, как «ну вы понимаете».
— Ясно.
— Вот именно.
— Но скажите мне, Фредди, неужели вам действительно нравятся копы?
— Да, действительно.
— Ну так, кроме вас, они не нравятся никому.
— Я в это не верю.
— Ни единому человеку.
— Ну уж простите.
— Можете мне поверить. Никто не захочет три часа сидеть в театре и смотреть пьесу о копах.
— Тем лучше. Потому что эта пьеса — не о копах.
— Да о чем бы она ни была — я думаю, мы прекрасно можем вырезать треть первого акта, выбросить все это преследование.