Она не была удивлена, когда, закончив приготовления, сдвинула засов, распахнула толстую дверь и обнаружила перекрывающего ей выход часового.
– Я хочу видеть полковника! – объявила полька властно и требовательно.
Прежде чем отправиться со срочным посланием, которое графиня написала для короля Речи Посполитой, ксендз решил собственными глазами убедиться, что корабли действительно увезли из Нарвы часть войска крепости. Он поднялся затемно и был среди провожающих на пристани, а, проследив за отплытием кораблей, вернулся к улице, где его уже поджидала готовая к дальнему пути карета с гербом польской графини. Как только он забрался внутрь, она тронулась и покатила, направляемая кучером к западным воротам города. Он устроился на заднем сидении, где всегда сидела женщина, по приобретённой в многочисленных переездах удобной привычке сцепил на животе толстые пальцы. Но не успел, как следует, оценить преимущества и недостатки такого сидячего положения, когда едешь по ходу кареты.
– Сшибу! – с бодрым выкриком предупредил кого-то кучер.
Лошади стали замедлять бег, как если бы он резко натянул поводья, и иезуит высунулся наружу, глянуть, что происходит. В двухстах шагах впереди уже виделась небольшая площадь перед западными воротами, которые охраняли солдат и унтер-офицер, – только выезжай к ней и кати из Нарвы хоть на все четыре стороны. Но двое безобразно пьяных мастеровых придерживали друг друга посреди узкой улицы и не желали отойти в сторону.
– Тпру! – грубо заорал чернявый мастеровой, отпустил приятеля и ухватился за удила передней лошади, вынуждая её остановиться, остановить других лошадей и карету.
Замершая карета перегородила улицу напротив полуподвальной харчевни.
– Ты куда прёшь?! – протрезвел второй мастеровой, с угрозой показывая жилистый кулак растерянному кучеру. – Вот я сейчас поговорю с твоим хозяином!
Почувствовав неладное, кучер предпочёл не вмешиваться ни словом, ни кнутом. Второй мастеровой заглянул в карету, зачем-то рывком открыл дверцу.
– Прошу! – без тени опьянения указал он ксендзу на ступеньки каменного спуска, ведущего прямо к двери харчевни.
У ксендза от дурных предчувствий язык прилип к гортани. Он невольно подчинился, стараясь не ухудшать своего двусмысленного положения духовника графини, который подозрительным образом уезжает без неё в её карете. Готовый решительно отказываться от какого-либо отношения к спрятанному в сутане письму, письму к польскому королю с сообщением об отправляемых из Нарвы войсках, он выбрался наружу, всё же надеясь на какое-то заблуждение, которое сейчас же и прояснится.