Погода на улице схожа с волшебным джинном: слушая душу, она всегда отвечает настроению. Одинаковые вещи смотрятся в разных крайностях – один, улыбаясь солнцу, весело топает по лужам, второй, старательно обходя их, все равно промокает и незаслуженно ругает судьбу, видя ее козни и подлый нрав. Подобное притягивается подобным; помни люди об этом постоянно, возможно, им бы стало чуточку проще жить.
Хабаров, проснувшись и не открывая глаз, с раздражением слушал, как бьется в оконное стекло дождь. Мозг неторопливо – опасаясь «перегрузки», подобно вчерашней, – восстанавливал в памяти недавние события: Вовчик, перестрелка, Трофимов, страшный диск… Казалось невозможным то, что произошло, – как в небольшом городе, в двадцать первом веке, может случиться подобное? Интрига и смерть, будто играя, кружили хоровод, идя друг за другом и не планируя кончать веселье…
Запиликал валяющийся на полу сотовый. Стас пошарил рукой – нашел! – поднес трубку к уху.
– Да? – Разговаривать ни с кем не хотелось.
– Пап, привет! – Настюшка засмеялась. – Я звоню!
– Привет, зайка! – Его голос потеплел: вспомнилось, что не весь мир дерьмо и бьют еще в нем лучики света. – Откуда звонишь?
– Мне Саша телефон купил. Сказал, я на связи! Здорово?
– Конечно, здорово, – Стас досадливо поморщился. – Можешь теперь со мной говорить, когда захочешь.
– Ага! Мне мама циферки твои записала и показала, куда нажимать. Еще могу ей звонить и Саше, – дочь захлебывалась от восторга, – и еще тут игры есть, красивые! Саша сказал, что потом сделает, чтобы про куколок играть можно было!
– Классно! – Хабарову не хотелось слушать про замечательного Сашу, но расстраивать дочку хотелось еще меньше. – Про куколок интересно, наверное…
– Конечно! Что? – Настюшка отвлеклась. – Хорошо. Пап?
– Да?
– Мне воспитательница сказала завтракать идти… Я потом позвоню еще?
– Конечно, зайка, когда захочешь, – он улыбался.
– Здорово! Пока, пап.
– Пока, принцесса.
Стас нажал «отбой». Дочка всегда поднимала настроение. Детдомовский, он старался подарить Насте счастливое детство, не омраченное переживаниями, – делал все возможное, но… Не получилось: слишком часто его интересы шли вразрез с общепринятыми; слишком болезненно восставала гордость против умения приспособиться, нестись по течению. Одиночек мир выталкивает за пределы своего покровительства, лишает благ, но Хабаров – человек, искренне верящий в добро и справедливость, – понял эту непреложную истину слишком поздно: жена, устав, приняла решение о раздельном проживании. Он не осуждал – просто, наверное, понял, что родные вынуждены барахтаться рядом, не разделяя энтузиазма что-либо менять ради неясной, размытой перспективы.