- Э-эй, - позвал он негромко, опасаясь, что на этот зов явятся тени.
Но и теней здесь, кажется, не было - лес как лес: зелень, птицы поют, и солнце над головой прежнее, яркое, теплое.
- Эй! Кто-нибудь!
От его крика всполошилась стайка пичуг, да дятел где-то неподалеку на несколько секунд прервал свою бодрую дробь. И всё.
- Эй! Где вы?! - голос от страха срывался на визг. - Эй!
- Сказала же, за мной иди, - проговорила укоризненно появившаяся рядом Ольгери. - Теперь только время потеряем.
Она взяла его за руку и повела, как ребенка. Опять под ветвями, сквозь колючий кустарник, по скользкой траве. Небо над головами вновь потемнело, светило превратилось в тусклое белое блюдце, и смолк птичий гам.
- Черта это, - объясняла колдунья, как маленькому, вцепившемуся в её пальцы человеку. - Тут не везде пройдёшь. Неужто не слыхал никогда?
Он слышал. Даже читал когда-то. Только не думал, что всё оно будет так в реальности. Лес разделился: часть его осталась в лучах полуденного солнца, другая - ушла во тьму, населенную пугающими тенями. По светлому лесу, как писали в тех книгах, что не вспомнились вовремя, можно было бродить часами, но так и не найти дороги на ту сторону - все тропы в нём вели обратно. А через другой, мрачный, не любящий чужаков и не терпящий пролитой крови, переходили в Пустоши те, кто знал тайные пути. Ольгери знала, а потому Истман больше не отставал от неё не на шаг и не сразу отпустил её руку, когда она хотела её отнять, уже выйдя к старому, расщепленному надвое дереву, у которого оставила внука.
- Заплутал? - пробурчал при виде его мальчишка. - Другой раз бросим тебя.
Хорёк! В душе шевельнулась злоба... а под ближайшим кустом заворочалась тень. Потянувшаяся к ножу рука мелко затряслась.
- Никого мы не бросим, - успокаивающе улыбнулась целительница. - До кармана доведём, не бойся. Пересидишь там немного, рану как следует залечишь. А там, ежели захочешь, назад тебя выведу. Всё равно через месяц-другой идти надо будет, мы ж то и не собрали толком ничего - тебя только нашли.
- Ото ж, - сердито стрельнул глазами-угольками Сайли. - Подбираем всяких.
Трудно было не думать о кровопролитии, когда малец сам напрашивался. Но Истман сдержался, чтобы в голову не лезли опасные мысли, как больной в бреду, называл про себя всё, что видел на своём пути. Ветка. Ветка. Дерево. Куст. Ветка...
Глаза привыкли к полумраку, и яркий солнечный свет резанул по ним болью, заставив зажмуриться. Стали слышны птицы и мягкий шорох листьев. Ветерок сделался тёплым и ласковым.