Абба смотрела на окна, вспоминала свою жизнь в этом доме – как тетка с Наташей забрали ее после маминой смерти, как она плакала ночью, и как маленькая Наташа влезла к ней под одеяло и гладила ее волосы, утешая и по-взрослому приговаривая: «Ну, ну, не плачь, не надо, Варя».
Сейчас за окнами хозяйничала смерть, а «скорая» всё не ехала и не ехала. Вот уже и мусульмане вернулись с водкой и начали орать за окнами, только тогда на горизонте блеснули круглые холодные фары.
Врачиха с ярко-розовыми, не идущими к ней губами, не разуваясь, прошла в комнату и тут же взорвалась руганью, как будто была набита ею до отказа и та, наконец, достигла критического уровня, не помещаясь внутри.
«Мы людей не успеваем лечить, а вы к наркоманке зовете!»
Тетка не плакала, только сжимала до боли Аббину руку.
Страшно шевеля розовыми губами, врачиха всё же вызвала по рации реанимацию.
«У нас клиническая».
«Зачем вы так? – невпопад спросила Абба. – Клятву Гиппократа, наверное, давали».
«И что?» – дерзко переспросила врачиха, подбоченившись и заняв оборонительную позу – как торговка на рынке.
Абба снова стояла одна у подъезда, ждала теперь уже реанимационную бригаду – рядом гуляла женщина с ребенком и собачкой. У ребенка и у собачки были совершенно одинаковые вязаные шапочки с помпоном – такие носили в пору Аббиной юности.
Реанимация приехала быстро, но Абба знала, что даже такое быстро – уже поздно. Наташа умерла, так и не вернувшись из своего вымышленного мира.
Огромный реаниматолог вышел из комнаты, где на полу лежала Наташа, и развел руками – тоже огромными, как весла.
– Она умерла. Шансов никаких не было, но бригада старалась. Они молодцы.
Врачиха с розовыми губами прошла мимо, не оглянувшись. Абба зачем-то отметила, что помада ее выглядит такой же свежей и блестящей, как полчаса назад, когда Наташа была еще жива.
Раньше эти дни были просто датами в календаре, обычными днями. 5 мая. 17 ноября. А потом они выпали в виде шаров с ответами – как в черной лотерее с днями смерти. Где-то лежит и мой шар, думала Абба. Где-то уже описан верный способ превращения обыкновенной календарной даты в самый страшный день года, которого они с теткой, тем не менее, ждут. Ожидают – как дня рождения, назначенного свидания, отправной точки, после которой что-то обязательно изменится или, в крайнем случае, пойдет не так, как в прошлый раз.
– …Ты знаешь что, ты уберись сегодня у мальчика по соседству, – сказала тетка, и Абба сразу поняла, о чём, точнее, о ком она. Могила мальчика – ну, если выражаться точнее, юноши – справа от Наташиной. У него, в отличие от наших, был портрет, выгравированный на камне – когда идет дождь или снег, эти портреты покрываются страшными черными пятнами. Тетка именно поэтому не захотела украшать Наташин памятник овалом, где улыбалась бы смутно похожая на нее девушка. Четкие скулы, матовая кожа. Нежная девочка, Бодлер, косы, пахнущие свежим хлебом, – всё лежит теперь, придавленное могильной плитой, а они с теткой ползают на карачках, выкладывая цветы под строго определенным углом. Так – чтобы они были под углом – хотелось тетке.