– Ну, прости меня, прости! – закричала Иза. В ответ ей включились цикады – завели душный, оглушительный хор.
Сегодня родились писатель Дюма и художник Муха, а умерли Саша Гитри и Мэтью Уэбб.
Иза переходила дорогу – шла то по левой стороне, то по правой. Курила. Проверяла телефоны.
Он почему-то молчал.
Слева, под скалой, был выстроен просторный курятник – за решеткой ходили пышные, красивые, будто специально причесанные курицы. Справа жаловалось море.
Башню Иза увидела задолго до знака «Уранополь» – она выдавалась в море вместе с берегом. Решила идти к башне – по единственной главной улице. В городе пахло ладаном и медом. По улицам ходили полуголые туристки и монахи при полном облачении. Ходили они, к счастью, не вместе и не косились друг на друга подозрительно. Казалось, что два этих сословия передвигаются в разных пространственных потоках.
Иза села за столиком в ближайшем кафе, с силой впечатала пальцы в телефон. Ничего. Ни одного письма. Ни завалящей смс.
Вежливый мальчик-официант протянул меню. Иза наугад ткнула в какой-то салат. И фраппе, конечно. Они все здесь пьют фраппе. Два священника за соседним столом размешивали соломинками в стаканах ледяной кофе. Один улыбался при этом, глядя в айфон. Афон.
«Афон совсем рядом, – вспомнила Иза. – Место, где нет женщин. Какая разница, что теперь делать. Можно плавать в море, пока не утонешь. Можно подглядывать за монастырями с палубы прогулочного корабля».
Она купила билет в двухчасовой круиз и, пока посадки не было, поднялась на башню. На стенах висели старинные карты, а под крышей вились ласточки – хвосты у них были как раскрытые маникюрные ножницы. Ma hirondelle, вспомнила Иза.
Какая теперь разница?
На пристани продавали с мопеда фрукты – черные, деревянные на вид сливы и размякшие, как залюбленная женщина, абрикосы. Иза купила в киоске пачку сигарет. Поднялась на борт одной из первых.
День, когда родился Фейербах, а умерли Робеспьер, Бах и Вивальди, Томочка собиралась посвятить домашнему хозяйству, и ничему, кроме этого. Она будет складывать не оправдавшие себя наряды в пакеты для бедных и безжалостно рвать старые черновики, в том числе – несостоявшейся диссертации. С утра она честно собиралась поехать в храм на службу, но так и не смогла оторвать голову от подушки. Ничего, завтра тоже день. Томочка всё успеет, на то она и Томочка.
В выходные звонить домой любимому было нельзя. То есть ему вообще нельзя было звонить домой, но в выходные – особенно. Томочка с силой дернула висевшее на плечиках платье за подол. Черно-белое шелковое платье. Он гладил ей ноги сквозь этот шелк.