— Ради дочери Неда, — эхом откликнулся Вулл Большое Ведро. — Мы уже взяли бы замок и освободили ее, если б вы, южные неженки, не мочили свои атласные штаны из-за легкого снегопада.
— Снегопада?! — скривил свои нежные губы Пезбери. — Это ты, Вулл, посоветовал нам выступать — уж не служишь ли ты Болтону, а? Не он ли послал тебя нашептывать королю дурные советы?
— Эх ты, лорд песик, — засмеялся ему в лицо Большое Ведро. — Зарубить бы тебя за такие слова, да неохота марать добрую сталь кровью труса. — Вулл хлебнул эля и утер рот. — Да, люди мрут, и до Винтерфелла их умрет еще больше — на то и война, так оно и положено.
— И ты, Вулл, тоже согласен умереть? — недоверчиво спросил Корлисс Пенни.
— Я хочу жить вечно в стране, где лето длится тысячу лет, — осклабился клановый вождь. — Хочу замок в облаках, чтоб смотреть на землю. Хочу, чтоб мне снова стало двадцать шесть, когда я мог драться весь день и любиться всю ночь. Какая разница, согласен я или нет? Зима почти уже настала, мой мальчик, а зима — это смерть. Лучше моим людям погибнуть в бою за Недову дочку, чем в снегу, когда слезы на щеках стынут. О такой смерти песен не сложат. Ты спросил обо мне, так вот: для меня эта зима последняя, и я хочу умыться кровью Болтона до того, как умру. Хочу, чтоб она брызнула мне в лицо, когда мой топор раскроит ему череп. Хочу слизать ее с губ и умереть с ее вкусом во рту.
— Верно! — вскричал Морган Лиддль. — Кровь и смерть! — Его возглас подхватили все горцы, молотя по столу чашами и рогами.
Аше тоже хотелось сразиться, чтобы положить конец всему этому. Звон стали, розовый снег, раздробленные щиты, отсеченные руки — а после мир и покой.
На следующий день разведчики нашли меж двух озер покинутую деревню — горсточка хижин, длинный дом и сторожевая башня. Ричард Хорп приказал устроить привал, хотя войско прошло всего-то полмили и до темноты оставалось еще порядочно. Обоз и арьергард подтянулись туда уже после восхода луны.
— Проделаем во льду проруби, и северяне наловят нам рыбы, — сказал Хорп королю.
Станнис даже в доспехах и меховом плаще выглядел как человек на краю могилы. То немногое, что еще оставалось у него на костях, сошло во время похода. Сквозь кожу проступал череп, и Аша боялась, что он раскрошит себе зубы, так он их стискивал.
— Ладно, пусть ловят, — пролаял он, — но с первым светом мы выступим.
На рассвете, когда небо побелело, Аша выползла из-под груды мехов. К храпу Медведицы она уже попривыкла, и разбудили ее не эти громоподобные звуки, а тишина. Не играли побудку трубы, не пели боевые рога северян. Что-то было неладно.