Рамазан быстро встал.
– Я пойду, посмотрю в бинокль, что там и как. Без моего приказа эту штуку не трогай, – и он кивнул на «адскую машинку». – Покури пока.
Ширвани кивнул и молча вытащил сигарету.
Пригибаясь, Рамазан быстро преодолел небольшое расстояние, отделявшее его от крайних деревьев на полянке, выполз на пригорок и поднял к глазам бинокль, предварительно убедившись в том, что лучи солнца не будут отсвечивать на окулярах прибора. Во дворе школы, обнесенном невысоким каменным заборчиком, уже находились русские. Поняв, что боевиков в селе нет, они значительно расслабились, некоторые уже сняли с себя бронежилеты и каски. Оружия, правда, никто из рук не выпускал. До Рамазана доносились слабые отголоски особенно громкого смеха, он видел улыбавшиеся лица с сигаретами в зубах. Спецназ стоял группами, люди оживленно шумели, сбрасывая нервное напряжение. БТР стояли рядом.
«Вот зачем они пришли на мою землю? – в который раз с горечью и злобой подумал Рамазан. – Они пришли сюда с оружием в руках, смеются там сейчас, а я ползаю на брюхе возле чеченского села и прячусь от них... И ведь каждый хочет меня убить». Снова холодная ярость овладела им. Затем, вспомнив, что все-таки там есть один человек, который не выстрелил сегодня в него, хотя и имел полную возможность это сделать, он отогнал раздражение и стал более внимательно вглядываться в лица спецназовцев.
«Вот! Он? Да, он...» – вспыхнуло в мозгу у Рамазана, когда его бинокль нашел лицо Алексея. Чижов снял только «сферу», и прохладный ветерок шевелил его коротко стриженные темные волосы. Винтовка висела на груди на отпущенном полностью ремне, чтобы в любой момент, не теряя времени, снайпер мог свободно вскинуть ее к плечу. Спецназовец стоял лицом к Рамазану, возле ограды двора, болтал с кем-то, курил, но взгляд его периодически обшаривал местность за спиной собеседника.
«Ах ты, гад! – Чеченец уже по-настоящему разозлился. – Ты ведь тоже пришел меня убивать! И моих земляков тоже... Сидел бы в своем Нальчике и живым бы остался!»
Он быстро скользнул взглядом по собравшимся во дворе школы русским, оценивая обстановку. Народу там накопилось достаточно. Местных жителей Рамазан не заметил.
«Ну вот и хорошо», – подумал боевик, быстро сползая вниз с позиции наблюдения.
– Иди, заводи машину, – сказал он Ширвани, который уже начал нервничать и нетерпеливо посматривать в его сторону.
Потом, проводив взглядом товарища, развернул целлофан и аккуратно поставил машинку на траву.
«Ну, молитесь своему богу», – мрачно подумал Рамазан. Он немного помедлил и вытащил сигарету. Не так просто убивать людей, находясь от них на расстоянии и в безопасном месте. В бою и там, где ему приходилось рисковать жизнью, у него всегда срабатывал инстинкт самосохранения, и чеченец никогда не задумывался о том, стрелять ему или нет. Сейчас ситуация была другая. Он медленно курил, не отрывая взгляда от провода, уходящего в траву, и с ужасом начал осознавать, что он не сможет крутнуть ручку взрывного устройства. Перед его глазами стояло знакомое лицо. «Повзрослел, изменился, – думал Рамазан, вдыхая горький табачный дым. – Женился, наверное, дети... А что, у матери Тимура детей не было?» – обозлился он и быстро выбросил окурок. Взялся рукой за ручку машинки и замер. Лицо его исказилось, он секунду помедлил, принял решение, затем одним движением выхватил нож и двумя ударами перерубил провод. Отбросил его подальше в траву, с ненавистью глянул в сторону школы и побежал по направлению к машине, уворачиваясь от веток.