– Чё всю зиму делал? – для проформы спросил Соловей.
– Как чё? – искренне удивился Крякун. – Навагу ловил. Чуток краба. А в остальном спал. Печку топил, снова спал. Потеплее стало – начал на улицу выходить. Пошли мишки на побережье – я по ним пострелял маленько, чтоб в кухню не лезли.
– А птица хорошо летела? – задал Соловей профессиональный вопрос.
– А кто ж её знает – летела она или не летела? – искренне удивился Крякун. – У меня в вагончике она не летела – это точно. Вопчем, давайте – я вам желчь, вы мне деньги. Ну и водки пузыря два в придачу!
– Не многовато ли два? – задумался Василич. – С кем ты её здесь пить будешь?
– Как с кем? А с чайками! – задорно сказал Крякун. – Чайки – они тоже люди. Такие же жадные гады…
Речка Атаскан. Дед-краболов
Катер обогнул очередной мыс со стоящим чуть поодаль в море огромным камнем-обелиском. Поверх обелиска красовалась огромная копна веток. Начинался этот «дровяной склад» в основании глубокой трещины и тянулся вверх, заполняя её выше человеческого роста, выходя на вершину скалы плоской неряшливой платформой. Над мысом нарезала круги огромная птица неестественной красоты – чёрная, с белыми плечами крыльев и хвостом и ярким жёлто-оранжевым клювом.
– Гнездо орла, – ткнул пальцем Василич. – Представляешь, в море с берега на скалу скока дров натаскал!
– Не орла, а орлана. Слушай, Василич, а давно здесь это гнездо? Оно по трещине метра на три вверх тянется, – поинтересовался Соловей.
– Первый раз я Корнилова в 67-м году обходил, – хмыкнул Василич. – Уже тогда орёл здесь жил.
За мысом горы чуть-чуть отступали от берега, образуя чашеобразную низину, сплошь заросшую тёмным кедровым стлаником. Выше стланика горы сплошняком покрывал снег.
– Здесь браконьерская база краболовов стоит, – снова сказал Соловей, направив бинокль на берег.
– Да они у вас здесь вроде везде стоят, – попытался поддержать разговор Вадим.
Он уже понял, что охотовед Соловей, капитан Василич и бывалые матросы Перец и Степан обладают неистощимым запасом самых невероятных историй о любом месте Охотского побережья. И так как рассказывать эти истории друг другу им осточертело ещё в каменном веке, то сейчас они просто вываливают на него свой мешок баек обо всех творившихся в этих местах идиотизме и злодействах. Он также обратил внимание на то, что эти четверо и истории свои рассказывают по-разному. Капитан Василич – с лёгким подтруниванием над героями и самим собой, буде он одним из этих героем оказывался. Перец – с детской непосредственностью и радостью (особенно его радовало, если в его историях кто-то тонул, горел заживо, стрелялся или вешался: видимо, это доставляло особое удовольствие его «толстовской» натуре). Степан повествовал сжато и по-репортёрски точно, стараясь ничему не давать оценок. Володя же Соловей говорил обо всём со злостью.