Через час подъехал Эйке. Тяжело опираясь на свою трость – еще в июле он был серьезно ранен в ногу, – группенфюрер подошел ближе.
– Где экипаж?
– Еще там, – ответил стоящий рядом солдат.
– Ну-ка постучи!
Солдат снял саперную лопатку и, пробравшись между вздыбленных досок разрушенного блиндажа, постучал ее ребром по башне
– Эй, вы, там! – закричал он. – Вылезай!
Он постучал еще несколько раз, но никто не отзывался и не пытался открыть люки.
– Что ж, пусть сидят, – сказал Эйке. – Через несколько часов они просто замерзнут.
Возвращаясь к машине, он сказал кому-то из офицеров:
– Пусть не толпятся вокруг. Русские могут подорвать боекомплект.
Не успел Эйке уехать, как опять загрохотало. Со всех сторон посыпались снаряды, а из леса снова появились танки. Бой продолжался до самого вечера, и о плененной «тридцатьчетверке» на некоторое время позабыли.
На следующий день в расположении «Мертвой головы» появился сам командующий. Генерал пехоты Брокдорф фон Алефельдт не то чтобы не любил эсэсовцев, он их просто ненавидел. Еще во время Судетского кризиса тридцать восьмого года он предлагал Вицлебену воспользоваться силами его 23-й пехотной дивизии для совершения военного переворота. Однако, увидев, что англичане с французами не собираются вступаться за чехов, заговорщики отказались от своих планов по свержению власти фюрера и НСДАП.
Получив на Восточном фронте в свое распоряжение эсэсовскую дивизию, он решил использовать ее на полную катушку. Даже не очень-то щадивший своих людей Эйке неоднократно жаловался в Берлин, что Алефельдт бросает его солдат в самое пекло и совершенно иначе относится к дивизиям вермахта. И здесь, в Демянском котле, эсэсовцы «Мертвой головы» оказались в самых трудных местах обороны, спасая часто безнадежные позиции.
– Это тот самый танк? – спросил Алефельдт. – Экипаж так и не вышел? Сколько времени они уже там?
– Больше двадцати часов, господин генерал.
– Значит, уже не выйдут.
Кутаясь в утепленную шинель с меховым воротником, Алефельдт осмотрел избитые снарядами позиции. Деревня, по окраине которой проходила эта линия обороны, уже давно была превращена в труху. Вместо деревьев торчали расщепленные пни. Печные трубы, остававшиеся некоторое время на месте сгоревших изб, постепенно исчезли, превратившись в кирпичную пыль. Пейзаж напоминал Фландрию семнадцатого года, только там не было снега. «А всё-таки они держат оборону как никто другой», – вынужден был признаться самому себе генерал.
Он догадывался, что Эйке собирался использовать уцелевший вражеский танк в качестве трофейного оружия. Всем была известна страсть этого воинствующего эсэсовца к вооружению и экипированию своих головорезов. Еще до войны в кругу чиновников и генералов военных ведомств Эйке прослыл попрошайкой. Он ходил с кипой бумаг по кабинетам и буквально вымаливал для своих батальонов какой-нибудь тягач или пулемет. Никто тогда всерьез не воспринимал его странное воинство, набранное из лагерных охранников. Но теперь нельзя было не признать, что этот человек достоин уважения. Наплевав на недолеченную ногу, он вернулся в свою дивизию. Спал на снегу, ел из общего котла, из которого подчас нечего было есть. Не боялся он и начальства. Гиммлер регулярно получал его письма и рапорты с резкими требованиями пополнений и жалобами на плохое снабжение.