После этого я постаралась осторожно ретироваться, то есть затеряться в толпе противных старых теток, окружавших королеву. Тетки шипели, как гусыни, и вовсю старались отодвинуться от меня подальше. Мне это даже нравилось, потому что воняло от них, как от бомжих. Они что, исподнее не меняли годами, что ли? Бедная Мария, она вынуждена постоянно находиться вот в таком окружении!
Я оглядела толпу ханжей, старательно изображавших набожность. Вот в набожность самой королевы верилось, а относительно этих вонючек не очень. Было откровенно жаль Марию, тем более я знала ее будущее, знала, что ей принесет брак с красавцем Филиппом.
И все-таки мое постоянное присутствие служило раздражителем совести королевы. Хорошо бы только окончательно довести ее еще до приезда Филиппа Испанского, а еще, чтобы это раздражение не вылилось против нас с Елизаветой, а ведь можно перестараться и оказать медвежью услугу Рыжей. Да и самой в Тауэр как-то не слишком хотелось…
Я стала немного осторожней, а то и правда надоем королеве, отправит к Елизавете составлять компанию, а потом забудет. С глаз долой, как известно…
Каждый день, как по лезвию ножа, каждый день ждать не просто неприятностей, а сообщения о казни Елизаветы или грохота закрывающейся двери камеры Тауэра. Ничего себе командировочка в веках, ну, Антимир, удружил, вовек не забуду! Зато я, кажется, научилась ценить каждый день. Ну если только ради этого меня отправлять в шестнадцатый век, то миссия выполнена. Однако вокруг ничего не менялось, по утрам вокруг был все тот же Лондон, и я понимала, что чего-то в мировой истории еще не доделала.
— Леди Елизавета, казнен сэр Томас Уайат, перед смертью он сказал, что вы не виновны и ничего не знали о заговоре.
Ей бы вскрикнуть, но на это даже сил не было. Медленно проползла мысль: какая теперь разница? Знала… не знала… сидеть в Тауэре, ожидая своей казни, можно и без таких подробностей. Главное для королевы — этот заговор был под ее именем.
А во внутреннем дворе Тауэра все стучали молотки…
— Вам разрешено гулять… — В голосе коменданта Тауэра сэра Джона Бриджеса сквозило сочувствие.
И снова хотелось усмехнуться: перед казнью дают подышать свежим воздухом, чтобы не упала без чувств после вони камеры? Но от прогулки не отказалась, это было бы глупо, камера столь загажена, что внутри дыхание спирает от вони. Говорят, Кэтрин Говард к эшафоту пришлось почти нести на руках, от страха та потеряла способность двигаться. А вот ее собственная мать Анна Болейн картинно положила голову на плаху и перед этим произнесла фразу: «Моя дочь будет королевой!» Было бы смешно, не будь столь грустно — королевой без головы! Таких в Англии еще не бывало.