— А твои «королевы», когда они ставили тебе шах и мат?..
— Вот-вот, я и платил.
И он нарочито небрежно потянулся.
— Я платил… шесть раз, как истинный игрок.
— А еще два раза?
А еще два… ну, тут дело посложнее: одна действительно любила его, но одной любви не всегда достаточно — ей ли не знать этого?! А вторая… та умерла. И он добавил сквозь зубы, что с нею все кончилось раньше, чем ему надоело.
Они взглянули друг на друга, остывая от разговора. Ну, а она — она любила? Керия вздохнула; этот вид безумия ее миновал.
Позже они отправились на склады Росса. При выезде из города их встретила пустыня; по иссушенной земле ветер катил за машиной клубки колючек, прыгавшие, как футбольные мячи. Там и сям на горизонте высились скелеты нефтяных вышек и слышались астматические всхлипы насосов. Некоторые были заброшены и ржавели на солнце, разбрасывая вокруг красную пыль. У их подножия стояли плакаты с предостережением: «Не подходить!»
Керия нахмурилась. Все это железное убожество выглядело призрачным, заколдованным… вот-вот из-за вышек возникнут старые мифические фигуры — ковбои без стад, но с оружием; казалось, в этом голодном крае водится больше револьверов, чем коров. Накануне она убедилась, что все мужчины и даже несколько женщин ходят вооруженными. И это плохо сочеталось с угодливым гостеприимством местных миллиардеров.
В огромном, взятом напрокат лимузине царило молчание. От шофера пахло кожей, потом и пивом; он включил радио, из приемника лилась музыка в стиле «кантри» вперемежку с рекламными объявлениями, парень отстукивал ритм на баранке.
— Какой-нибудь часок, и мы на месте, — сказал он им.
Керия тронула его за плечо, указала на приемник: stop it![119]
Теперь в тишине слышалось лишь урчание кондиционера. Слепящее солнце скрадывало рельефы, равнина казалась плоской, однообразной, нескончаемой. Керия вздохнула:
— Ты намерен остаться здесь после того, как закончишь дела? Барни приложил палец к губам, подмигнул:
— Мы же еще не видели здешних бурь!
И Керия кивнула.
* * *
Целых две недели шхуны медленно ползли по морю вдоль атлантического побережья. Трехмачтовик неуклонно следовал к югу, но ветер ленился надувать паруса, а жара мало-помалу вступала в свои права, безжалостная, как осиный рой. Ночью она мгновенно сменялась пронизывающим, но совершенно сухим холодом. Дети капризничали. Вода в бочонках отдавала тухлятиной, и ее было мало; вскоре пришлось ограничить дневную порцию. От немытых людских тел исходил тяжкий запах соленого пота.
Дважды или трижды береговой бриз вселял надежду на перемены, и корабли продвигались на несколько миль к западу, но ветер, едва поднявшись, стихал, и вновь продолжался невыносимо медленный дрейф.