В Японии я никогда не стеснялась своих старых и уродливых ухажёров — там все сразу понимали, что я хостос, а это мой гость.
Хостос-клубов в Токио тысячи! Русские, японские, филиппинские, корейские, китайские, румынские… Филиппинки — маленькие, с противными, крикливыми голосами, считаются самыми дешёвыми и легкодоступными. Кореянки — высокие и аристократичные, самыми дорогими, говорят без золотого “Ролекса” в подарок, к ним даже не пытаются подъезжать. Но самые дорогие клубы на Гинзе, и там работают только японки. Сто пятьдесят тысяч йен за полтора часа не замысловатой болтовни с девушкой в кимоно — у богатых свои причуды, как говорится! Американки и девицы из Западной Европы (включая Прибалтику) совмещают работу хостос со стриптизом. Дамы из Латинской Америки (особенно колумбийки) промышляют уличной проституцией.
Есть клубы, в которых работают только трансвеститы или только мужчины — одни специализируются на преимущественно мужской клиентуре, другие на преимущественно женской. Я однажды была в таком клубе с девчонкой и её гостем. К нам сразу подсели два смазливых филиппинских мальчика, в ярких пиджачках, увешанные дешёвыми золотыми побрякушками, начали шутить, флиртовать — создавалось впечатление, что мы и в самом деле им нравимся. Только, когда моя приятельница заговорила со мной о чём-то, отвернувшись от своего поклонника, я заметила, как изменилось выражение его лица… Когда он думал, что на него никто не смотрит, маска весёлости сползла, осталась усталость — он пользовался возможностью, чтобы передохнуть, и я его понимала.
Изображать интерес и симпатию к человеку, который безразличен, стараться быть обаятельной и весёлой, когда скучно и грустно — это тяжёлый труд. Я каждый вечер возвращалась с работы в квартиру, в которой жила, как правило, ещё с пятью своими коллегами, выжатая, как лимон. Смывала косметику с лица, заваливалась в кровать и слушала плеер до тех пор, пока девчонки наговорившись, друг с другом, лягут спать. Я не понимала, как у них хватает сил ещё и на эту болтовню! Самое противное, что говорили они только о гостях или диетах (мы все от этого риса с сырой рыбой толстели как на дрожжах!) Я не могла это слушать. Меня тошнило от всех этих японских имён и фамилий — Сато, Судзуки, Ватанабе… Но хуже всего было то, что на протяжении шести месяцев не было практически никакой возможности, хоть немного побыть одной.
Иногда на рассвете, я выходила с книгой на балкон и читала до тех пор, пока солнце не начинало светить слишком ярко, и город не начинал просыпаться. Токио днём казался мне адом — уродливые дома, пробки из машин, толпы черноволосых людей (к концу шестого месяца мне начинало казаться, что меня сводят с ума эти одинаково черноволосые головы, окружающие меня!), дорожная полиция (если присмотреться — почти все старики), рыбная вонь, крики торговцев, похабные лица бездомных около метро…