– Я… – Корелин положил ладони на край стола. – Я обратил внимание на то, что вы, товарищ Сталин, избегаете слова «предатель». И «предательство» тоже не звучит. Это случайность?
Евгений Афанасьевич понимал, что переходит границу, понимал, что прямо сейчас разговор может закончиться. Или нет, Сталин так сразу его не прервет, не каждый день Хозяину удается вот так поболтать, послушать правду. Это редкое для правителей удовольствие. Но после разговора… Если даже и были другие варианты судьбы комиссара Корелина, то сейчас, пожалуй, они горят…
– Я не думаю, что против меня воюют только фанатики и предатели, – медленно, с видимым трудом произнес Сталин. – И я не думаю, что на моей стороне выступают только патриоты и фанатики… Полагаю, что клич «За Сталина!» чаще всего синонимичен исконно русским «На хрен!» и «Твою мать!». Молча бежать в атаку – не слишком приятно, наверное…
– Некоторые искренне…
– Я сказал «чаще всего», Евгений Афанасьевич. Наверняка есть люди, которые меня искренне любят. И есть те, которые не менее искренне ненавидят. И те, и другие есть по обе стороны фронта, как мне кажется… По обе стороны фронта. Вот вы сказали о гражданской войне, что она не начнется… Она не заканчивалась. И никогда не закончится. В двадцатом… Вы же сами знаете, в двадцатом мы вроде бы победили. Многих врагов уничтожили, но ведь за белых были миллионы. Миллионы. Они ведь не исчезли, они разошлись по домом, но они помнили… И помнят. И никогда не забудут. Разве тот, кто не помнит прошлого, – человек? Так, насекомое… – Сталин на мгновение задумался. – Скажите, Евгений Афанасьевич… Вы полагаете пару «добрый – злой» синонимом паре «хороший – плохой»? Это одно и то же?
– Нет. Часто это противоположности. По роду деятельности мне доводилось сталкиваться с очень добрыми людьми, которые творили очень плохие вещи…
– Инстинкт самосохранения – это хорошо? – спросил Сталин. – Любовь к семье, забота о ней – хорошо?
– Да, наверное…
– Вы наверняка слышали, что у Сталина очень неприятное чувство юмора? Слышали?
– Да.
Сталин хмыкнул, взял со стола трубку, придвинул пачку «Герцеговины Флор».
– С вами приятно беседовать, Евгений Афанасьевич. Легко.
Сталин набил трубку, закурил.
Корелин ждал.
Рано или поздно все станет понятно. Ведь не просто так разоткровенничался отец народов. Ведь чего-то он добивается? Он ходит по кругу, демонстрирует свою искренность и желание объяснить… Обычно такими искренними бывают люди, желающие что-то узнать. Проверить свои подозрения, залезть собеседнику в душу.
Ничего, подумал Корелин, пусть залазит. Одна проблема – есть ли у комиссара Корелина душа?