— А к этому академику посыльные ходят?
— Ни разу не видал.
— Это облегчает дело. А возможно ли знать, к кому идет посыльный, чтобы швейцара не беспокоить?
— Да уж и не знаю как! Разве что с лестницы подслушивать.
— А много ли народу к бразильцам ходят?
— Да в миссию чтобы ходили — ни разу не видал, на бразильцов, кажись, в Питере не богато, а вот к послу пару раз офицер гвардейский захаживал.
— Много ли прислуги у посла?
— У него есть камердинер, тоже басурманин, который и по-русски говорить не может, а также переводчик при миссии и консульстве, именем Игнатий Педрович Лабурда. Говорит, что сам он из наших, из русских, курьером прибыл из Бразилии с письмом о назначении посла, да так и остался толмачом.
— И оба живут при посланнике?
Дворник ответил утвердительно.
— А еще кто-нибудь имеет доступ в квартиру посланника?
— Только из флигеля немка ходит прибирать, Марта Гунхен, два раза в месяц полотеры ходят, раз в неделю часовщик — заводить часы, да трубочист из артели Шольце.
— И не подберешься к нему… — покачал головой Артемий Иванович.
— Тут надо как-то на лестнице самой устроиться, чтобы слыхать было, если кто поднимется. А от квартиры академика можно и разговор с посыльным услыхать, надо ли ему ответ ждать или можно идти.
— А ты соображаешь! — сказал поляк.
— Только там у их превосходительства полкан-с на площадке.
— Какой еще полкан?
— Он пса там, в конуре держит, пиявок ему для опытов ставит. Академику покойничек Федор Кондратьевич разрешил, я за полтинничек дерьмо за этим полканом убираю.
— Ну, пойдем, посмотрим на твоего полкана.
Савва Ерофеич провел их через парадное крыльцо. Света внизу не было. В огромном лестничном камине ярко пылало здоровенное полено, при свете которого дородный немец-швейцар читал отпечатанную готическим шрифтом брошюрку «Как самому ввинтить электрическую лампу или проложить провод с безопасностью для своего здоровья».
— Ты бы, Густав Карлович, сказал управляющему, чтобы электротехнического мастера вызвал. А то неловко перед жильцами: третий день света при входе нету.
— Я ходил, — ответил швейцар. — Говорит, денег в конторе нет. Вот, дал лампу, — щвейцар показал на картонную коробку, лежавшую на полу. — «Ввинти, говорит, сам».
— Ну так возьми стремянку да ввинти.
— Я и читаю, как это делается, — с достоинством сказал немец.
— Ну, читай, читай, — покачал головой дворник. — Видать, вечером лестницу мести буду, опять тут у тебя коленку зашибу.
Выше первого этажа свет, к счастью, был. Площадки были отгорожены от лестницы прозрачной стеной с дверью — на третьем этаже из толстого бемского стекла, а на втором и на четвертом — из обычного зеленоватого оконного. У квартиры бразильского посланника стояли шикарные пальмы и драцены в кадках, а в других этажах топорщилась за стеклом плебейская аспидистра в горшках. На последних двух лестничных маршах изменился и ковер — ступени были покрыты зашарканными кусками, отлежавшими свой срок внизу. На верхней площадке между двумя аспидистрами в деревянных ящиках действительно стояла настоящая дощатая конура, а перед ней пустая глиняная миска. Из конуры показался собачий нос и принюхался.