Недалеко от своей хижины Старик Гао обнаружил пепелище. Несомненно, здесь провел свои последние минуты незнакомец. Тут были в основном бумаги, среди которых по необуглившемуся уголку Старик узнал листок с рисунком его пчелы. Многое из рукописей незнакомцев не прогорело полностью, хотя какое это имело значение для старого пасечника, которому варварский почерк казался бессмысленной чиркотнёй. Старик Гао заключил, что бумаги были сожжены в последнюю очередь, потому что, раскидав невесомый пепел по сторонам, он обнаружил крупные древесные угли, которые до сжигания были тем самым ульем, который незнакомец брал в аренду. Жестяной поддон, со сверкающими каплями пережженого сахара, был так же обуглен.
Как объяснял сам незнакомец, разные цвета для сахарных кусочков, он придумал сам, чтобы различать их по концентрации настойки, которой они были политы. Для чего это было сделано, Гао не понял тогда и не понимал сейчас.
Подобно сыщику, старик обыскал хижину, надеясь найти хоть какие-то подсказки, прояснившие бы ему и род деятельности незнакомца, и то, куда он мог отправиться. Под подушкой он обнаружил еще четыре серебряные монеты (два юаня и два песо), но не раздумывая, отбросил их в сторону.
В другой стороне от хижины он обнаружил крупный ком отработанной восковой пульпы, покрытой остатками сладкой и липкой жидкости, которую жадно сосали последние запоздалые пчелы. Старик Гао долго разглядывал его и, наконец, решился.
Он собрал всё до последнего кусочка, сложил на кусок ткани, неплотно обернул со всех углов и, положив в горшок, не сильно превышавший сверток по объему, залил водой. Потом он разжег жаровню, поставил горшок на плиту и снял, прежде чем вода закипела. Спустя какое-то время воск поднялся на поверхность, освободив всё, что он раньше скреплял: и мертвых пчел, и грязь, и пыльцу и прополис, — всё это было теперь внутри набухшей ткани.
Старик Гао подождал, пока горшок остынет. Он вышел наружу, вздохнул свежего прохладного вечернего воздуха и взглянул на луну, которая маленькой практически круглой, как монета, висела невысоко над горизонтом.
Разные мысли роились в его голове. Он пытался предположить, сколько жителей деревни знали, что его сын умер еще в грудном возрасте. Он пытался зацепиться за образ своей жены, мелькавшим перед глазами, и жалел, что у него не осталось ни портрета, ни даже её фотографии. Он пытался окинуть взглядом всю землю и попробовать отыскать место, где он смог бы полностью себя реализовать, — так, как он сделал, ухаживая за пчелами, — и не находил. Видимо, такого места не было; ведь никто, кроме него, так не был сведущ в их темпераменте, таком же черном, как их окраска.