— Чего ты цепляешься? — обиделся за Полукрюкова Паня. — Он же не плохо старается и еще научится. Ты сам хотел, чтобы Степан работал лучше, а теперь цепляешься…
Сказав это, Паня заглянул под капюшон дождевика и увидел, что глаза у Вадика растерянные, рот приоткрыт — в общем, сейчас заплачет.
— Ты что? — навалился на него плечом Паня. — Ну?
— А что я? — задрожавшими губами шепнул Вадик. — Радуйся, что Степан так учится у твоего батьки. Радуйся, пожалуйста! Перекроет он Григория Васильевича, тогда… тогда ты даже плясать будешь, да?
— Ха-ха! — раздельно произнес Паня. — Пускай он сначала хоть Калугина догонит, а насчет батьки он еще подождет…
— Ничего ты не знаешь, задавака. Вчера он уже нагнал Калугина, даже немножко лучше сработал, да!.. Радуйся, пляши, пожалуйста! — И Вадик вскочил, побежал вниз по склону холма, как видно направляясь домой.
Решительно ничего не понимая, Паня смотрел ему вслед.
Что за чепуха? Почему он так неприязненно относится к успехам Степана? Будь он хоть сто раз болельщиком Пестова, он должен был бы радоваться тому, что Степан все увеличивает свою долю в борьбе за траншею.
— Вадька-а, собираемся сегодня у Федьки! — прокричал Паня.
Напрасно он старался: Вадик, вероятно, не услышал его.
Стариков, как Гоша называл знатных машинистов, Паня увидел, лишь только миновал известковые бугры. Стоя на борту траншеи, машинисты смотрели, как работают экскаваторы. Ради шефского совещания они принарядились, точно на гулянье: в демисезонных пальто, с цветными кашне и в шляпах, непременно велюровых. Окружив Григория Васильевича, машинисты делились своими впечатлениями от работы Полукрюкова, и Пестов слушал их с довольной улыбкой, как учитель, слышащий лестные отзывы о своем ученике.
— Что же, дядя Гриша, — сказал Красулин, — я думаю, что Степан тебя перешибет. Калугина он вчера нагнал, а сегодня, сдается мне, оставит за кормой и за тебя примется. Как это поется: «Сегодня ты, а завтра я…» Такие дела, дядя Гриша!
Петра Красулина горняки звали Петушком за маленький рост, за огненно-рыжую шевелюру и задиристый нрав. Сейчас к нему присоединился и машинист Фелистеев, дядя Гены, высокий красавец. Он расправил свои пушистые усы, повел глазами на Калугина и с притворным огорчением вздохнул:
— Андрей совсем приуныл… Что, Андрей Семенович, туго приходится старикам? Молодые орлы крылья расправляют, за ними не угонишься.
Машинист Калугин, в мешковатом пальто, в шляпе, надвинутой слишком низко, неловко ухмыльнулся и переступил с ноги на ногу.
— Что поделаешь, против фактов не поспоришь, — признал Григорий Васильевич. — Взялся наш Степан первое место на рудник: завоевать и гнет свою линию неослабно. Будет у нас с ним горячая схватка, пошумим перед праздником.