Наши подталкивали меня, подбадривали:
— Давай спроси.
— Зачем? — удивлялся я.
— Не важно, ты спроси.
— Мы почти дошли? — спросил я у перевозчика.
— Да, почти, — ответил он.
Но я ему не поверил.
Как ни странно, на двадцать шестой день восхождение закончилось. Шаг, другой, еще один — и вдруг мы прекратили подниматься. Дальше идти вверх было некуда, мы достигли вершины и места обмена между иранцами и турками. И только в этот момент, впервые с начала похода, мы снова всех пересчитали. Не хватало двенадцати человек. Двенадцать, из группы в семьдесят семь человек, умерли во время перехода. В основном бенгальцы и пакистанцы. Исчезли в безмолвии, а я даже этого не заметил. Мы смотрели друг на друга, как будто раньше никогда не видели, как будто совершали поход не мы. Обмороженные, красные лица. Глубокие морщины. Кровоточащие трещины в коже.
Турки, ждавшие нас на перевале, усадили нас концентрическими кругами, чтобы защитить от холода. Каждые полчаса мы менялись местами; тот, кто был в середине, садился во внешний круг, и все согревались и получали в спину все ветра мира.
На двадцать седьмой день — что он был именно двадцать седьмой, я знаю потому, что нес эти дни на шее, как жемчужное ожерелье, нанизывая один за другим — мы начали спускаться, и горы постепенно превращались в холмы, леса и лужайки, ручьи и поля и во все остальное, что только есть удивительного на земле. Там, где не было деревьев, нас заставляли бежать группками, пригнувшись к земле.
— Иногда стреляют, — говорили они.
— Кто?
— Не важно. Иногда стреляют.
Спустя два дня — еще два дня, как два года или два века, — мы пришли в Ван.
Ван тоже стоит на озере. На озере Ван. Получилось, мы шли от озера к озеру. В этом турецком городе, первом турецком городе, в котором мы остановились, нас отвели в поле, и первую ночь мы спали в высокой траве. Несколько турецких добрых крестьян, друзей перевозчиков, принесли нам еды и воды. Я хотел переодеться, одежда на мне, страшно грязная и рваная, напоминала скорее тряпки для мытья пола, но новые вещи, купленные в Тегеране, следовало поберечь до Стамбула, я не имел права испачкать или порвать их раньше времени.
Перед рассветом нас, как котят за шкирку, вытащили из травы, погрузили в фургон и отвезли куда-то неподалеку. Засунули в какой-то хлев, огромный, с очень высоким потолком, хлев, где вместо коров и свиней жили нелегалы. Нас, афганцев, положили спать вместе с пакистанцами, — не самая удачная идея. В общем, в ту же ночь произошла потасовка из-за места. Турки были вынуждены вмешаться и разделить нас, а чтобы никого не обидеть, избили всех.