— Получается так, — кивнул дядька. — А чего удивительного-то? Все мы, кремлевские, такие. И стены эти старинные защищать до последнего будем от любой пакости, что на нас полезет. Меч же ты мне оставь, я его Хранителям Веры отнесу. Пусть положат в Храме, рядом с Книгой Памяти и Реликвиями Предков. Там ему самое и место.
— Это верно, — произнес я, бережно передавая собеседнику обломки меча. — Кстати, не подскажешь, а где тут у вас девушка поет под гитару? Глаза еще у нее такие, цвета неба…
Почему-то последние слова я произнес с трудом, словно что-то мешало мне говорить.
Мужик заметил:
— С тобой все в порядке, парень?
— Нормально… Бывало и хуже.
— В трактире Бармы она поет по вечерам, многие ходят слушать. Сначала клинья пытались подбивать, но потом обломались — девка боевая, никого к себе не подпускает. Так что ты тоже не надейся, ежели чего. Кстати, тебе, похоже, не трактир нужен, а хороший лекарь, вон как с лица побледнел.
— Да нет, обойдусь без лекаря, — отмахнулся я. — А где тот трактир?
— Как выйдешь отсюда, иди вдоль Школы, потом прямо через Ивановскую площадь. Только в Живую рощу не влети, а то деревья сожрут, охнуть не успеешь. Рощу по правую руку оставишь, свернешь налево. Там за Кавалерийским дружинным корпусом Потешный дворец будет, около него трактир и найдешь.
— Благодарю, — кивнул я разговорчивому мужику и направился к выходу из караулки…
…Народу в трактире было действительно много. После трудового дня люди шли сюда расслабиться, поговорить, пропустить кружку медовухи, на мой вкус похожей на сладкое пиво.
И послушать песню.
Напротив барной стойки имелось некое подобие сцены, накрытой старым ковром. На сцене стоял резной старинный стул, потемневший от времени. А на стуле сидела девушка с гитарой и пела грустную песню:
Это не любовь, это просто мечты,
Что ложатся на бумагу из-под карандаша…
И я знаю, что кто-то, а быть может и ты,
Прочитает и замрёт на миг не дыша.
Это была она. Ее глаза, ее голос, ее руки, медленно перебирающие струны видавшего виды инструмента. Но я не спешил подходить к ней. Напротив, я сидел в самом дальнем и темном углу кабака, надвинув балахон на самые брови, потягивал мед, не чувствуя вкуса… И смотрел… И слушал…
Одинаковые песни, одинаковый ритм,
Одинаковые мысли зазвучат в унисон…
И как хочется верить, что там ни говори,
Что всё это реальность, а не ласковый сон,
Что ты всё-таки нашла не затем, чтоб терять,
И что все же он нашел не затем же тебя,
И что снова не придется опять и опять
Забывать и возвращаться на круги своя.
И по новой повторять: «Все пройдет — ну и пусть,