Поток мыслей дружинника прервало какое-то движение на другом конце Ивановской площади, которое Данила поймал краем глаза. Заметил бы и ранее, да задумался шибко.
Вдоль величественного здания Военной школы параллельным с Данилой курсом двигалась группа людей, явно направляясь к зданию Сената. И люди-то все были знакомые…
Быстрым шагом Данила пересек площадь.
— Не пойму я тебя, Савелий, — произнес дружинник вместо приветствия. — И что у тебя за служба такая поганая, людей под автоматами по Кремлю ночью водить? Я б давно на твоем месте или в стрельцы перевелся, или удавился бы от такой позорной работы.
— Преступников ловить не позор, — сказал подьячий, бросив на Данилу хмурый взгляд, не сулящий ничего хорошего. — А ты иди подобру-поздорову куда шел. Если за тебя отец Филарет заступился, это еще не значит, что с твоим делом покончено.
Данила вздохнул, окинув взглядом всю группу. Савелий, двое опричников с ним и давешний семинарист с руками, заведенными за спину. Угу, кандалы на парнишку нацепили, зря, что ль, опричники их на поясе таскают.
— А Борислав-то чем провинился? — поинтересовался Данила. — Тем, что вестов привел, которые сейчас Форт восстанавливают? Или что Садовое Кольцо потушил, из-за чего мы успели с караваном к Кремлю прийти вовремя?
— Я уже говорил и повторять не буду, — зарычал подьячий. — А ну уйди с дороги! Именем князя нашего…
Данила уже отметил, что автоматы опричников как смотрели стволами в землю, так и не сместились с этой обширной цели ни на вершок. Видать, пошатнулся изрядно авторитет подьячего после того, как один из опричников на глазах у всех бросил службу. Да и судя по тому, что книжника конвоировали только двое, возможно, что и остальные слиняли.
Дружинник приблизился вплотную к подьячему и, аккуратно взяв его за бороденку, дернул ее книзу. Потому и осталось неизвестным, что именно Савелий хотел провозгласить именем князя. Челюсть подьячего со слюнявым «чавк!» вслед за бородой отъехала книзу, обнажив редкие, порченные кариесом зубы. Данила глянул на них, словно фенакодуса проверял на пригодность к воинской работе, после чего сокрушенно покачал головой.
— Такой гнилой пастью княжье слово и дело провозглашать великий грех. А ну отпусти мальчонку, пока я тебе башку не свернул!
— Не надо, дядька Данила, — неожиданно подал голос книжник. — Я за свои дела перед князем и Кремлем сам ответ держать буду.
— О как! — подивился дружинник. — Ну смотри. Если подьячий не брешет, за двух раненых опричников с тебя спросят по полной.
— Пусть спрашивают, — упрямо тряхнул головой Борислав. — Когда я стилосы в людей метал, знал на что шел. По крайней мере теперь ты Садовое свободно пройдешь. А я более от суда бегать не хочу. Пусть будет что будет.