И скопом спорят яростно
В двенадцать голосов…
Прорехи мироздания
Все штопают да штопают,—
Сто сорок восемь методов,
Сто сорок восемь способов,
А толку ни на грош.
В углу, как полагается
По русскому обычаю,
Скрежещет «Стеньку Разина»
Вспотевший граммофон…
Ох ты, напев разбойничий!
Ты к быту эмигрантскому
Прилип без всякой логики,—
Ни кильки съесть без «Разина»,
Ни выпить без него…
В чаду юлою носится
Кубышка ясноглазая,
Хозяйка-именинница,
Уютнейшая Наденька,—
Одних халвой попотчует,
Другим нальет винца…
Но вдруг она прислушалась,
Нырнула быстро в спаленку,—
И вот, через минуточку
Из-за портьеры пестренькой
С лукавою улыбкою
Зовет Козлова-дядюшку
И двух его коллег.
В плетеной люльке с рюшами,
Прочь одеяло сбросивши,
Лежал, гребя ручонками,
Румяный отпрыск Наденькин,
Беззубый колобок…
В улыбке морща рожицу,
На лампочку поглядывал,—
На вспыхнувший в тюльпанчике
Лучистый пузырек…
То вдруг с серьезной миною,
Глазами удивленными
Осматривал внимательно
Карниз вдоль потолка,—
Как будто с напряжением
За белой чистой линией
Он будущее смутное
Пытался разгадать…
То снова вскинув плечики,
С блаженною улыбкою
Пуская пузыри,
Малыш под «Стеньку Разина»
Коленки задирал…
«Вот, дядя, — тихо молвила,
Склонясь над люлькой, Наденька,—
Немало дней вы мыкались,
Искали все втроем:
Кому средь эмиграции
Живется хорошо…
Взгляните в люльку, дядюшка,—
Не Мишка ли мой тепленький,
Курносое сокровище,
Единственный, без примеси,
Счастливый эмигрант?»