Ольга. Запретный дневник (Берггольц) - страница 231

На первую страницу
и звезд золотые огарки
над самою крышей стоят.
…Я знаю — убогим и ветхим
становится старый наш дом;
нагие унылые ветки
стучат за померкшим окном.
А в комнате с мебелью старой,
в обиде и тесноте,
живет одинокий, усталый,
покинутый нами отец…
Зачем же, зачем же мне снится
страна отгоревшей любви?
Мария, подруга, сестрица,
окликни меня, позови…
Март 1939
7. Воспоминание
Ночника зеленоватый свет,
Бабочка и жук на абажуре.
Вот и легче… Отступает бред.
Это мама около дежурит.
Вот уже не страшно, снится лес,
пряничная, пестрая избушка…
Хорошо, что с горла снят компресс
и прохладной сделалась подушка.
Я сама не знаю — почему
мне из детства,
                            мне издалека
льется в эту каменную мглу
только свет зеленый ночника.
Тихий, кроткий, милый, милый
Свет, ты не оставляй меня одну.
Ты свети в удушье, в горе, в бред —
может быть, поплачу и — усну…
И в ребячьем свете ночника
мне приснится всё, что я люблю,
и родная мамина рука
снимет с горла белую петлю.
Апрель 1939
Одиночка 17
8. Малолетки на прогулке
Догоняя друг друга,
В желто-серых отрепьях,
Ходят дети по кругу
Мимо голых деревьев.
Точно малые звери,
Лисенята в темнице…
О, туман желто-серый
На ребяческих лицах!
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
Люди милые, хватит!
Матерей не казнят!
Вы хоть к этим ребятам
Подпустите меня.
Апрель 1939
Арсеналка. Больница
9. Желание
Кораблик сделала бы я
из сердца своего.
По темным ладожским волнам
пустила бы его.
Волна вечерняя, шуми,
неси кораблик вдаль.
Ему не страшно в темноте,
ему себя не жаль.
И маленький бы самолет
из сердца сделать мне,
и бросить вверх его,
чтоб он кружился в вышине.
Лети, свободный самолет,
блести своим крылом,
тебе не страшно в вышине,
в сиянии родном…
А я в тюрьме останусь жить,
не помня ничего,
и будет мне легко-легко
без сердца моего.
Май 1939
Одиночка 29
10
Костер пылает. До рассвета
угрюмый ельник озарен.
Туман и полночь, рядом где-то
томится песня-полусон…
Как мы зашли сюда? Не знаю.
Мы вместе будем до утра.
Июнь, туман, костер пылает,
звенит и плачет мошкара.
Я говорю:
                   «Теперь, как жажда,
во мне желание одно:
таким костром сгореть однажды
в лесу, где сыро и темно.
Я жалобою не нарушу
судьбу горящую свою:
пусть у костра погреют души
и песнь отрадную споют…»
Июнь 1939
11. Просьба
Нет, ни слез, ни сожалений —
ничего не надо ждать.
Только б спать без сновидений —
долго, долго, долго спать.
А уж коль не дремлет мука,
бередит и гонит кровь —
пусть не снится мне разлука,
наша горькая любовь.
Сон про встречу, про отраду
пусть минует стороной.
Даже ты не снись, не надо,
мой единственный, родной…
Следующая страница