— Зато теперь без них — ни шагу. За добро свое трясутся, вроде Франсуа.
— Да что Франсуа, вон у Корто ни гроша, а без контракта в мэрию отказался идти.
— Он туда черепах внес? А то еще с аквариумом слиняешь.
Ксения посмеивалась над Денисом, но без злости. Марина прикусила губу:
— Думаешь, я слиняю?
Таблетка в пабе не пригодилась. Ноэль сел за спиной, сказал: «Расслабься. Закрой глаза. Просто будь здесь и сейчас».
Начал медленно, осторожно массировать виски.
От висков пальцы неспешно доходят до затылка, спускаются по шее, позвонок за позвонком. Это как волна. Она набегает на плечи; мягкие движения, прилив и отлив.
Пальцы скользят к груди, и Марина сжимается, сейчас всё разобьется, зачем это — «ты меня не притягиваешь», он такой же, как все.
Но от ключиц волна возвращается к плечам; катится по рукам, до ладоней, разминает их аккуратно, где сильнее, где слабее. Бесконечно приятно. Теперь ясно: у нее, Марины, жажда. Жажда слов, касаний, жажда красок. И вот ей дают напиться: она глоточками, едва доверяясь, пьет. «Сновидения — реальны». Чтобы дотянуться до ладони, Ноэль приблизился, дыхание на шее, кольнули иголочки — дня два, наверно, не брился, — ей опять не по себе. Отклонился. Волна возвращается к плечам, катится по шее, обводит подбородок, поднимается к вискам. «Тебе лучше?» Марина еле заметно кивает. Это не ласка, это нежность. Ласка — всегда зачем-то, нежность — она просто так.
Пальцы скользят по лбу, спускаются к губам и медленно обводят их: сперва верхнюю, потом замирают на уголках и скользят по нижней. И снова — дыхание на шее, она различает шепот: «Не бойся». Но непонятно — нежность это или уже ласка, ласку она не может позволить, она ей не нужна; делай это только с сердцем… и — слышит он ее, что ли? — в шепоте улыбка: «Не бойся, мое сердечко». Он сказал: “Mio piccolo cuore”, она не знает итальянского, но слова-то простые.
И самое яркое — после.
Говорят: уронить лицо в ладони, а тут — наоборот, ладони легли на лицо, вернее, приняли его в себя, едва касаясь. Захотелось остановить здесь и сейчас, оставить лицо в этих ладонях. Губы коснулись шеи — они скользили, уже не пугая; они просто были, как и эти ладони. И вся она превратилась в ровно стучащее сердце, сонное сердце, полное радости. Кажется, он тронул ее поцелуем, но таким легким, бестелесным, что она все спрашивала себя — а был ли?
Ксения поставила чашку на блюдце:
— Так где ты сегодня ночуешь?