Одиноко. Женька неуправляемая стала, переходный возраст. Чуть что — хамит. Опустошает холодильник и с подружками в скайпе висит часами. Зайдешь к ней в комнату, стянет наушники, нетерпеливо: «Мам, ну что тебе?» И даже выйти отсюда, выйти некуда!
Глотнула еще мартини, набрала Маринкин номер.
Маринка сказала: «Через полчаса будем у тебя» — такое счастье.
В машине у Ноэля сиденье просторное, не то что в «мегане» у Франсуа. Поехали в город. Маринка молчала, с цаплей в обнимку.
Ноэль понравился. Что зацепило — взгляд. Этот взгляд не хотелось отпускать — смотрела в зеркальце заднего вида, ловила его глаза. Этим глазам и начала рассказывать, всё больше заливаясь хмельными слезами, о том, что муж не любит, никого не любит, кроме себя и дочери, а та — тоже никого, кроме себя… Семейка… Ехала ведь сюда — нет, не за деньгами, за теплом. За вот таким теплом, которое у Ноэля в глазах. Хоть Маринке повезло!
Приземлились в уюте итальянского кафе-мороженого «Аморино» возле Центра Помпиду. Балки деревянные под потолком, бежевые стены. Взяла «Амаретто» с миндалем и «Аморизо» с рисом. Смотрела на ангелочка на стене с рожком мороженого в пухлой ручке. Ноэль все пытался разобраться, кто прав-виноват, понять. Да нечего понимать. Как это приятно — сидеть поздно вечером в кафе, на туристов поглядывать. Спросила: «Ноэль, ты уже сделал Марине предложение? Она золотая…» Засмеялся: «Знаю!» — «Ну если знаешь, чего ждешь?» Снова засмеялся, мягко так, и стало ясно: все у них хорошо будет. Обнял Маринку: «У русских всегда все так быстро?» Разводиться ей надо поскорее.
В полночь выяснилось, что Ноэлю вставать в шесть, ехать в Лилль. Неловко вышло. На прощанье сказала: «Береги Марину», — кивнул, и опять — этот взгляд.
Франсуа прохрапел до утра.
День начинался с гудения пылесоса и чувства вины. Утро мадам Дель Анна посвящала уборке. Надраивались раковины, вычищались ковры, душевая кабина мылась сверху донизу, пыль преследовалась со специальным веничком наперевес. Принимать участие у Марины не получалось: к моменту ее пробуждения основной фронт работ был выполнен. Что ж поделаешь, если Ноэль колобродит допоздна. Да и ей ночью лучше рисуется.
По утрам в комнате — как в склепе: окошко забрано ставнями, не поймешь, на каком ты свете. Только гудение пылесоса возвращает к реальности и наводит на мысль: «Неудобняк спать». Правда, Ноэль тоже может давить подушку, если ничего не горит, — а вдвоем спать не стыдно. Тогда будильником служит Элизабет: зевая и заводясь, Ноэль дает ей указания, одевается, хватает на кухне кусок и, прежде чем исчезнуть, целует Марину в шею. Она выбегает в садик, смотрит, как он идет вдоль ограды, жестикулируя одной рукой (в другой — телефон).