— Чести много.
— А я уже придумала: Тора и Тила.
— Мясца им подкинь.
Кухни нет, есть угол отгороженный.
— Идите сюда… цып-цып-цып… кусочек — Торочке, кусочек — Тилочке… Денис, я вот думаю, работу мне надо поискать. У меня право на двадцать часов в неделю.
— Поищи. — Не отрываясь от компьютера.
Вот такой он, Корто. Но догадывалась, на что шла.
— Может, подашь идею? Ты же здесь десять лет живешь, а не я.
Встал, пошел в кухонный угол, налил себе апельсинового сока.
— С твоим уровнем языка я бы пока не рыпался. Ну разве в магазин… и то… Но если ты им приплатишь, может, возьмут.
— Корто, прекрати, у меня деньги на исходе… А есть тут русские магазины?
Допил сок, сполоснул чашку.
— Попробуй в русский книжник сунуться.
Она здесь осталась. Так естественно это получилось.
На кровати ей было выделено место у окна, и перед сном она смотрела на луну, как та ползет черепахой, пока за рамки окна не выползет.
В постели он был, скорее, хорош — даже не то чтобы хорош, а деликатен. Это так не вязалось с его манерой нахальной себя вести. В ту ночь она держала его за запястье, слушала ровное дыхание, разглядывала скобочку месяца, думая как раз об этом: что ни в жизнь не догадаешься, глядя на человека, каким он может быть, когда из-под панциря выбирается, весь такой помятый и пугливый. И ласковый.
Ей казалось, что он спит. Прозвучало неожиданно:
— Знаешь, я ведь всё говорю себе: «Она не выдержит».
Денис смотрел в потолок.
— Но если до сих пор терпишь, значит, все-таки… — запнулся, — ты все-таки меня любишь.
Видать, колоссальное усилие совершил, чтобы это «любишь» произнести.
Марина приподнялась, положила руку ему на щеку, улыбнулась.
— Люблю.
— Я… тоже.
Спрятал лицо у нее в сгибе локтя.
Марина спускалась под землю на «Риволи» и выныривала на «Бастилии». Русский книжный магазин «Глоб» принял ее в кассирши-продавщицы-советовальщицы — не на двадцать часов в неделю, а все ж лучше, чем ничего. Произошло это по чистой случайности: ей отказали, но на выходе она столкнулась с хозяином, его попутным ветром закинуло, когда он мчался из Брюсселя в Нью-Йорк. Поговорили о живописи… Словом, повезло.
Хотя что значит повезло… Теперь она была в курсе русских событий в Париже, всяких литературных встреч и выставок; в магазин в основном соотечественники заглядывали. То есть никакой языковой практики и погружения в среду. По счастью, в школе удавалось говорить — правда, всё больше с Марьон, да по учебе.
Купила путеводитель, бродила по городу, делала зарисовки. Как-то шла по мощеной улочке, остановилась: почти стемнело, окно на втором этаже, в обрамлении белых ставней, было наполнено мягким светом, и оттуда текли звуки пианино. Играли безупречно. Марина провела рукой по шершавой стене дома — ему, наверно, лет двести. Она любила эту стену, это окно, эту музыку.