С Денисом мирно сосуществовали, кормили Тору и Тилу, смотрели по вечерам фильмы из Интернета. Марина понемногу стала интересоваться французской политикой — Корто подучил. Он нет-нет да и принимался кусать президента. Особенно свирепствовал, словив штраф за несанкционированную парковку.
— Кому я там мешал, в тупике? Знаешь, куда мои деньги пойдут? В Елисейский. Шираку ж надо обеды закатывать.
Да, вот это — мои. Мои деньги. Моя квартира. Моя машина. Мой пузатоногий столик.
Показывая фотографию высотки, где жили:
— Вон мои окна.
Съездили в Во-ле-Виконт: парк стриженый, дворец, статуи — чудное воскресенье получилось. Корто надумал матушке позвонить:
— Я тут скатался в одно приятное место…
Это обижало.
— Денис, ты в курсе, что такое местоимение существует — мы?
Пялится в компьютер — пойди пойми, слушает или нет.
— Денис! Я с тобой говорю! Корто!
— Что? — отрывается от экрана, одолжение делает. Такое ощущение, будто он за стеной.
— Ты эгоист, Корто.
Уйти в свой угол, за аквариум.
Он смотрит сквозь толщу воды:
— Сколько будет один плюс один?
Сколько… два, а может, даже три. Произнесла как-то, когда луна в окне прогуливалась: «А если… ребенок?» Нет, нет, нет, это было лишнее, почувствовала сразу, бросила вдогонку: «Не сейчас».
Тогда отмолчался. А теперь сам себе ответил:
— Один плюс один будет один плюс один.
С тех пор как Вадима потеряла — одна. Эту стену не пробьешь.
В кармане пиджака нащупал бумажонку — билет на фильм Альмодовара, тот самый. Памятный. Крупными буквами: «Говори с ней».
И верно, с ней надо говорить.
Надо выслушивать новости — что у нее в школе, в книжнике, с подружками, со страхами, с надеждами. Про надежды еще послушал бы — позитив как-никак. Остальное — ни к чему, мусор ежедневной жизни.
Приходится фильтровать.
Ну неинтересно, что им там задали, — почему надо трагедию разводить и кричать об одиночестве вдвоем? Ей же никто не навязывает научные статьи по биологии.
Правда, на этот раз она сама не желает разговаривать.
Началось с ерунды. Спрашивает: «Почему ты матушку не вывезешь? Хоть ненадолго». Ответил как есть:
— У меня там бабка никак не помрет. Проследить некому.
Сам по себе вопрос дурацкий.
— Да, и куда ты предлагаешь ее положить? Между нами?
Помолчала, опять затянула:
— Значит, мне мою маму придется в отель селить, если что…
— Ну будь она лет на тридцать помоложе, ее можно было бы и между нами.
С тех пор говорить не желает.
Прохожие шагали вдоль витрины книжного и исчезали: люди, которых уже никогда не увидишь. Там, на улице, тёк декабрь, то и дело проливался дождь, и это казалось почти волшебством: дождь в декабре. Люди спешили мимо, в магазине было пусто.