Да, понравилась эта фраза: «Работу найдешь легко».
Поначалу переписка с Корто выглядела безобидно. Человек, проживший в стране десять лет, давал бытовые советы новичку. Потом — доверительный оборот: выясняется, что Корто полтора года как расстался с подружкой, американкой, обретающейся в Лондоне. Интернет-знакомства утешения не принесли: «всё дуры попадались»; две, правда, связно беседы вели, но на поверку (встреча на Сен-Мишеле в кафе) обе оказались «форменными кикиморами». Травмированный Корто положил виртуальным шашням конец. «Бедненький…» — Марина почти рассиропилась, но тут ее корреспондент перестал писать.
— Идентифицируешь «носатую» из конца коридора? Толстая такая, — Корто стягивает кроссовки.
«Носатые» — это африканцы. Незлобивое прозвище родилось путем примитивного словотворчества. Маринин знакомый, Бернар, — пассивный борец за «чистоту французского народа» — называет выходцев из Южной Африки не иначе как «негро». Втихую, чтобы в пятак не получить («негро» — вроде как «макака» по степени обидности). А на верлане, языке парижских улиц, начало и конец слова меняют местами: чужих с толку сбивают. По тому же принципу бернаровское «негро» превратилось у Марины в «гроне», а “gros nez” в переводе с французского — «большие носы».
— Ты про мадам Кейта?
— В лифте с ней ехал. Помнишь, она деда в коляске регулярно в парк вывозила? Чтобы к земле привыкал?
— Ну?
— Всё. Ласты склеил.
Циник Корто. Смерть для него — не повод для кислой мины. Он считает, что мы как собаки — пришли в мир побегать, понюхать, пожрать, лапу у столба задрать. И сдохнуть. Заявил Тибидоху: «У меня дома бабка никак не помрет».
Дома — это в Казахстане, в Алма-Ате. Лет семь он туда не наведывался. Марина с его матушкой водит электронные беседы: жалко ее, сын пишет только по делу. «Корто, черкни слово матери». — «Новостей нет». — «Да не новости ей нужны, а ты…» Бесполезно.
Если бы в свое время Корто не выпал из переписки, ничего бы у них не вышло. На «сю-сю» он органически не способен, атрофия — а кроме слов, чем еще чувства подогревать на дистанции?
Так что судьба им была оказаться в этом невеселом пригороде, в двадцатиметровой муниципальной квартирке с видом на парковку.
В начале была учеба. Приехал из Алма-Аты в Москву, рискнул, замахнулся на биофак МГУ. Армия недосчиталась очередного обормота.
Жили втроем в одной комнате — Шурик Макаров, Жека Полойко и он, Корто, который никаким Корто тогда не звался, а звался Денисом Сельяновым. Общага научила спать под орущий телевизор, под гитарное треньканье изучать особенности строения крокодильего глаза, караулить картошку на этапе варки (полусырую выловят и сожрут). Лопали ее изо дня в день с кефиром: денег не водилось, а подрабатывать было некогда — учебы через край. Какие уж там девушки.