- Нет, цвет лица все-таки играет роль, - вздохнула Шура.
- Может быть, для тебя.
- Да, для меня.
- Ты отдохнешь и поправишься, и все будет хорошо.
- Ты правда так думаешь? - нерешительно спросила Шура, внимательно вглядываясь ему в лицо.
- Тут нечего думать, я знаю это. Разве я мало видел людей, которым было гораздо хуже, чем тебе?
- Нет, ты говоришь просто так, чтобы меня ободрить. Но, может быть, правда, когда я отдохну и схожу к доктору, у меня прекратятся эти боли...
- У тебя часто приступы бывают? - вскользь спросил полковник. - С чего это началось?
Шура недовольно поморщилась.
- Да нет, не очень часто. Это только последнее время. Ведь я всегда была здорова, никогда я не болела ничем. Может быть, еще не поздно, если мы сейчас же пойдем к хорошему доктору. К профессору пойдем, да?.. Эта Каштанцева, помнишь ее? Она все мечтала дойти до города и попасть к профессору...
- А чем она была больна? - спросил полковник.
Шура помолчала, будто нехотя вспоминая.
- У нее были приступы... Только началось у нее гораздо раньше, чем у меня. И потом, она ведь была очень пожилая. Это большая разница, правда?..
Когда поезд с затемненными окнами подполз в темноте и остановился у едва освещенной платформы, они вышли чуть ли не самыми последними и медленно пошли к выходу, отставая от редеющей толпы.
На путях светилось множество разноцветных сигнальных огоньков, ярких, но ничего не освещавших вокруг, а впереди смутно темнели в небе квадраты домов без огней. Это был первый от линии фронта большой областной город, к которому почти год назад рвались и так не прорвались немцы.
- Смотри, - сказала Шура, - как тут светло! Сколько огоньков светится... Тут ведь немцев не было, правда?
- Нет, конечно, и за сто километров не было... Да разве тебе светло тут кажется? Ничего под ногами не видно.
- Нет, светло, - повторила Шура, - глаза отдыхают. Под ногами темно, но все-таки смотришь, и темнота не давит на тебя, потому что есть на что смотреть. Такие огоньки веселые...
Шуре хотелось прямо с вокзала позвонить по телефону в театр, где она работала до войны. После эвакуации театр работал тут в городе, во Дворце культуры. Однако полковник, чувствуя, как тяжело опирается Шура на его руку при ходьбе, настоял, чтобы прежде всего отправиться в гостиницу устроиться как-нибудь с жильем. А известить друзей они еще успеют.
В гостинице пахло сырой штукатуркой, было плохо подметено, и под запыленным матовым колпаком тусклой лампочки сидел за барьером какой-то ненастоящий дежурный, решительно ничего не знавший, даже и того, куда девался другой, настоящий дежурный, который должен был все знать.