Это открытие для меня было. Я всего-навсего в прошлом году – да не в прошлом, а в этом году! – открыл ее стихи.
А посмотрите, какие поэты о ней писали! Олег Чухонцев, Новелла Матвеева, Владимир Соколов, Владимир Корнилов – очень строгие к другим поэтам критики.
Посмотрите, Володя Корнилов говорил: «Это стихи, которые каждый должен читать один, про себя. Это особого рода стихи. Меня книга удивила и даже потрясла. Во-первых, какой-то молодостью удивительной. Во-вторых, тем, что она ни на кого непохожа. Мы дико устали от проповедей, а теперь устаем от исповедей, особенно женских – женщины несут все свои беды и на нас обрушивают, да каждая еще громко, да еще с истерикой, по принципу выведения шлаков. Кажется, что у Кучкиной – другое. Она ни от чего не освобождается. Боль остается с нею, а вот как бы тень боли, дыхание, ветерок от этой боли достаются нам. И вообще она не навязывает себя. Наоборот, показывает себя нам как бы в перевернутый бинокль. Тут благородство. Это редкий случай. Я даже, по-моему, этого еще не встречал…»
Вы представляете такое, если профессиональный поэт говорит такую вещь, что он этого еще не встречал!
«Она пришла и перевернула все мои представления о поэзии. Я думаю, что каждый поэт, если он поэт, приходит и переворачивает наши представления. Если он не переворачивает, он во втором или третьем ряду».
Это Владимир Корнилов сказал еще в 1999 году. А я, в общем, выпал из числа ее читателей, а теперь буду читать все преданно и трепетно, что она будет писать.
Я беженец, я без вести пропала,
заложница за ложный выкуп,
я тот солдат, кому из самопала
патрон последний на прощанье выпал.
Я тот старик гундосый и старуха,
что в доме престарелых позабыты,
с потерей вкуса, зрения и слуха,
за что, попавши под руку, избиты.
Я тот полковник, с жабьими очами,
снасильничавший тощую чеченку,
расстрелянная, брошенная в яме,
я им размазана кишками по застенку.
Убийца и убитый, соглядатай
всего, что на земле при мне творится,
я молча в этой должности треклятой
смотрю, когда же небо отворится.
Гениальные стихи!
Отравила меня жизнь, отравила
Всякой дрянью из судков перекормила,
ну а я-то что ж, совсем невиновна,
как дурак, глотать бессчетные говна…
Вот это слово, вправленное во множественное число, литературно даже звучит, почти красиво.
Я хотела быть, как все, и даже ближе,
а в то же время выше стать, а стала ниже,
перепачканные белые одежды,
перепорченные кислые надежды
Травит душу, мучит рвота как рота,
от солдатской вони мелкая икота,
что издевкой, что насилкой, все больно,
еще хуже, когда добровольно.