— Как?
— Даже если эти отношения стали тебе в тягость, если трудно смириться с мыслью, что у нее есть кто-то еще, мог бы хотя бы объясниться при встрече. По телефону такие вопросы не решают.
— Все это пустые отговорки, желание потянуть резину, недостаток смелости, — уверенно возражает Кеннет. — Сейчас я не могу ничего объяснить, потому что это не телефонный разговор, завтра у нее день рождения и не хочется портить ей настроение, послезавтра я сам не в духе и так далее. По-моему, честнее и даже гуманнее все рушить одним рывком. Раз и навсегда. — Он ухмыляется. — А Вероника не промах. Тотчас позвонила и все доложила. Наверное, думала, что я стану врать и выкручиваться. Велико же будет ее разочарование! Девчонки! Они еще до того глупые и смешные.
Обхватываю голову руками, уже не боясь испортить прическу.
— Анабелл страдает. Ты причинил ей боль. — Мне на ум приходит страшная мысль, и я резко поворачиваюсь. — А ты не боишься, что она…
— Наделает глупостей? — спрашивает Кеннет.
— Ага. В таком возрасте характер еще не устойчивый, беды кажутся ужаснее, чем на самом деле. И потом сейчас ночь. Лезут в петлю обычно в самое мрачное время суток. — Меня передергивает.
Кеннет берет мои руки.
— Согласно статистике, вешаются или пускают себе пулю в висок в основном мужчины. Женщины вскрывают вены или глотают таблетки.
Поднимаю глаза к потолку.
— Утешил!
Кеннет негромко смеется.
— Так что если в один прекрасный день жизнь осточертеет тебе до предела, уродовать себя выстрелом или удушьем ты не станешь, уверяю тебя.
— Какое счастье! Теперь можно ни о чем не беспокоиться. Отравлюсь таблетками и буду лежать в гробу как живая. — Криво улыбаюсь. — Нет, я серьезно.
— А если серьезно, Анабелл, во-первых, наверняка не одна, а либо еще на вечеринке в окружении целой толпы, в том числе и Грега, либо уже дома, но они снимают квартиру на троих — она и две ее подруги. Так что и там ее есть кому поддержать. Во-вторых, Анабелл не из тех, кто с горя может покончить с собой. К этому надо иметь склонность. А в-третьих, ее страдание не настолько глубокое, уж поверь. Ей больно в основном от досады: как это так, меня, такую красавицу, берут и отодвигают?
Чувствую укол в сердце, точно комариный укус, и спрашиваю возможно более ровным голосом:
— Она красивая?
Кеннет кивает.
— Да. Этакая девочка с обложки глянцевого журнала для глупышек ее возраста.
Пытаюсь представить себе Анабелл, вспоминая ее голос и интонации, и задумчиво произношу:
— Не все молодые глупышки.
Кеннет качает головой.
— Не согласен. В определенном смысле — все. Ну за редкими исключениями. — Он машет рукой. — Нам давно следовало порвать. Неестественно это, когда разница в возрасте почти два десятка лет.