Было бы куда естественнее, если бы мама первым делом поинтересовалась, как я съездила в Штаты, но она медлит и явно нервничает. Я всеми силами пытаюсь казаться веселой, а Оливия крутится возле рабочего стола, повернувшись к нам спиной, и делает вид, что наводит порядок, хоть все и стоит на своих местах. Положение ужасно глупое.
— Гм… Как Джонатан? — интересуется мама.
— Вроде бы… — кашляю, смеюсь, — как всегда. Весь в делах.
Она опять улыбается убийственной вымученной улыбкой. Я заглядываю ей в глаза и с ужасом сознаю, что теперь вижу в собственной матери соперницу. Да-да, представьте себе, где-то в подсознании я все это время пытаюсь вычислить, не в эту ли женщину влюблен Кеннет, не ее ли красоту искал и во мне.
Делается настолько неуютно, что я начинаю ерзать на стуле и опускаю глаза. В голове звучит голос Кеннета: «Главное в том, что я почувствовал, когда впервые увидел тебя. Буквально обмер — такое это было потрясение». Нет, твердо говорю себе. Он очарован мною, и только мною.
Чувствую прикосновение к своему запястью чьих-то пальцев, вздрагиваю и поднимаю глаза.
— Что с тобой? — с тревогой глядя на меня, спрашивает мама.
Быстро качаю головой.
— Ничего. — Она застала меня врасплох. Дважды за считанные минуты. Первый раз, когда пришла сюда, второй — теперь. — С чего ты взяла?.. — Смеюсь и сама не узнаю своего смеха.
— Я сразу это заметила, — говорит мама, больше не в силах скрывать волнение. — У тебя странное лицо. По-моему, ты плакала.
Плакала ли я? Сложно сказать. С тех пор как я выскочила из гостиничного номера, сбегая от Кеннета, я не вполне отдаю себе отчет в том, что делаю. Точнее, не запоминаю, что происходит. Такое чувство, будто я в полузабытьи, как при высокой температуре.
— Ну что ты. С какой стати мне плакать? — произношу я, качая головой.
— По-моему, она выглядит вполне нормально, — снова вставляет свое слово Оливия. — Только очень устала. Но ведь это понятно.
— Нет, тут другое. — Мама впивается взглядом в мое лицо. Она хочет сказать что-то еще, но ее губы чуть вздрагивают и сжимаются.
У меня щемит в груди. Почему я не актриса? Почему, когда мне плохо, не могу казаться хотя бы спокойной, не мучить всех вокруг своим страдальческим видом? Почему, познав, что такое истинная любовь, не в состоянии прикинуться, что довольна и жалким ее подобием?
— Тебя кто-то обидел? — беря себя в руки, спрашивает мама.
— Обидел?! — Усмехаюсь. — Джонатан интеллигент до мозга костей, он умеет разве что читать лекции. А на работе…
— Я имею в виду там… — Мама сглатывает. — В Нью-Йорке никто ничего тебе не говорил?