Гвин отошел, чтобы купить себе кусок пирога, поэтому коронер присел на край телеги, дожидаясь начала церемонии.
Вскоре в Южных воротах появилась растянувшаяся по дороге небольшая процессия, и толпа, расступаясь, ожидающе загудела, пропуская еще одну грохочущую телегу, которую сопровождала дюжина солдат из замка. Телега приближалась, и Джон увидел бегущую рядом с ней женщину, через каждые несколько шагов пытающуюся уцепиться за борт. Еще немного, и до него донеслись рыдания и причитания женщины, хватающейся за грубые деревянные поручни. Телега, которую тащила за собой невозмутимая старая кобыла, медленно приближалась к основанию виселицы, и толпа сомкнулась за процессией, словно человеческая волна.
На телеге стояли жертвы предстоящего ритуала. Их руки были привязаны к переднему поручню, и оба не могли не то что сбежать, но даже сесть. Один из них был очень стар, седые волосы всклокоченными прядями падали на истертую донельзя сорочку. Безразличный ко всему происходящему, он, опустив подбородок на грудь, был само воплощение безнадежности. Джон понял, что смерть для него станет давно ожидаемым и желанным избавлением от долгой, жалкой жизни.
В противоположность старику, второй приговоренный трясся от страха, и истерические вопли матери, обламывавшей ногти о борт телеги, только ухудшали его состояние. Парнишке было лет тринадцать. Рыжие волосы оттеняли бледность кожи на лице, превратившемся в белую маску с красными глазами, из которых по впалым щекам ручьем текли слезы.
В причитаниях и стенаниях матери, которой и самой было не больше тридцати лет от роду, почти нельзя было разобрать ни слова, лишь изредка Джон улавливал повторяющиеся обращения к милосердию Господа и мольбы спасти ее сына.
Как только телега остановилась, один из шагавших в хвосте процессии солдат подошел к женщине и оторвал ее от борта повозки:
– Иди, мать, тут уже ничем не поможешь.
Она рухнула на колени в жидкую грязь и обхватила за ноги солдата, подняв к нему лицо, искаженное ужасом агонии, превосходящей ту, что предстояло испытать ее ребенку.
– Сыночек! Спасите его! Отпустите его, сэр!
Не столько рассердившись, сколько растерявшись, вооруженный сержант высвободил ноги, и женщина упала лицом вниз на мокрую землю. К ней подошел йомен, по всей видимости ее муж, бережно поднял на ноги и увел прочь, к краю толпы. Женщина то захлебывалась в рыданиях, то взвывала вновь к Господу.
Солдат жестом указал возчику подъехать прямо под перекладину виселицы, сам же направился к коронеру и поднял руку к груди в формальном приветствии.