Любовь — обманная игра (Копейко) - страница 2

— Я все сказал. Достань мне ее, и точка. — И не дожидаясь согласия, Замиралов добавил: — И знаешь, зачем она мне? Да в жизни не догадаешься! — Замиралов откинулся на спинку черного кожаного кресла и победно поднял брови, не сомневаясь, что сейчас ошарашит своего сотрудника. — Я хочу все отписать ей по завещанию. Понял?

Феликс глядел на Замиралова пристально, не мигая. Не похоже, чтобы старик спятил. С такими деньгами, как у него, голова остается ясной до последнего вздоха. Конечно, болезнь способна изменить всякого, но чтобы вот так?

— Прошу прощения, Иннокентий Петрович, правильно ли я вас понял? Вы меняете завещание?

— А кто тебе сказал, что я его меняю? Оно у меня было без имени. — Замиралов захихикал, а глаза его молодо заблестели. — Не-ет, дружок, я только сейчас принял окончательное решение, я собирался жить долго, гораздо дольше, чем прописал доктор. А он велел закругляться, спасибо ему за откровенность. А я послушный, когда умные люди говорят. Ты понял?

Феликс широко улыбнулся:

— Ну как же, я ваш юрист...

— Да уж точно. И знай, дорогуша, я вовсе не ополоумел от того, что мне отрезали кусок мяса. У меня всегда были мозги, и не там, где резали, а вот здесь... — Замиралов усмехнулся и постучал по костистому лбу, обтянутому сероватой кожей. — Я знаю, что делаю. Только так можно сохранить меховую империю Замиралова после моей смерти. Тебе, наверное, смешно — какая разница, что станет с фирмой, когда меня черви съедят? Но я тщеславен, Феликс. Страшно тщеславен. Я всю жизнь положил на то, чтобы вот это создать, почти не чаял, что доживу до таких дней, когда не надо таиться. Потому мне и охота, чтобы имя Замиралова помельтешило еще на свете, пускай и без меня. — Иннокентий Петрович пристально смотрел на мужчину в пиджаке горохового цвета в мелкую клеточку. — А все-таки, скажи честно, приходила в контору моя стерва? Без меня?

— А как же. Как только вам сделали операцию, она явилась со своим любовником под мышкой и объявила, что стоит ей вступить во владение наследством, как они сразу прикроют всю эту вонючку.

У Замиралова свело скулы, глаза загорелись злым огнем, и теперь стало заметно, как глубоко они провалились от болезни.

— Ну конечно, она хочет вонять жареным луком на всю округу. Она ведь собиралась на эти деньги открыть ресторан. Знаешь, небось?

— Да. Должен заметить, Иннокентий Петрович, она говорила это так решительно, что наши скорняки засуетились. Кое-кто вознамерился поискать себе место...

— Да, человеческая суть — это предательство, — вздохнул тот. — Но я не осуждаю. Наоборот, всем докажу, что буду заботиться о вас и на том свете. Вот почему я оставлю вместо себя своего наместника! — В глазах появился азартный блеск, стало видно, какая энергия все еще наполняет ослабевшее тело. Но этот всплеск был недолгим, Замиралов, с искаженным гримасой лицом, схватился за живот.