— И нас не сожгли. Выпьем! — подытожили храмовники.
Ночь летела со скоростью черной кобылицы, а тамплиеры вспоминали сраженья, втянули меня в обсуждение еретических догматов, потом мы молились, потом читали их Устав, потом снова пили.
…Проснулся я под навесом, где вповалку лежали братья-храмовники, нищенка, знатная дама и конюх. Пора было сбрасывать тело и лететь на пост. Но не в городе же бросать свои останки, и не среди друзей. Я встал и помчался по улицам к предместью. Вслед мне неслось улюлюканье городской шпаны. Увидев вдалеке холмы, я замедлил шаг. Думать в теле очень сложно, а в голове назойливо проступала картина: пустые райские врата, у которых толпятся трупы, пустое чистилище, полное неутешенных душ. Я торопился. И вдруг тропа над обрывом сделала резкий поворот.
— Кто вы, прекрасный рыцарь? — услышал я негромкий голос.
Передо мной стоял ректор Сорбонны доктор Мирабилис в сопровождении студентки.
Они улыбались и выглядели очень свежими — видимо, презрев парижский разгул, всю ночь бродили по пустым предместьям, рассуждая о святом Августине. Я поднял взгляд — слова застряли у меня в горле. Глаза у доктора Мирабилиса были участливыми и насмешливыми. Мои же, видимо, отражали смятение и скорбь. Я опаздывал. Что я мог ответить? Что я вовсе не рыцарь, а архангел в прогуле? Вещать от имени тамплиера уже не было сил — плен тела слабел. В ужасе от того, что сейчас из меня выбьет световой столб и будет явлено несанкционированное чудо, я молчал… Потом отступил — и сбросил тело с обрыва по правилам. Мне было жаль ректора Сорбонны — он достоин лучшего. Но, думаю, он пережил увиденное без последствий: умом и терпением его Господь не обидел.
Взлетев наверх, я убедился, что волновался не зря. В безветренном воздухе возле врат проступили молящиеся фигуры. Их было много. Никого не видя, они просили небеса показать им хоть какую-нибудь истину, ибо отчаялись, пусть даже этой истиной выступит отдельно взятый ангел. Я принял их тут же и узнал следующее. Войны и мор, прокатившись по земле, оставили не только раненых и калек — они оставили сомнения и погибшие надежды. Расцвет ересей и охота церкви за инаковерующими — яркое тому доказательство. Многие отступились от Бога навсегда и продали душу тому, кого считали Владыкой Тьмы. Призывы священников к покаянию и крестные ходы не вызывали доверия. Многие оговаривали себя, сдаваясь в руки инквизиторов (кстати, надо отметить, что инквизицию я, как мог, привел в порядок, послав ей в качестве вдохновителя святого Доминика. Означенный Доминик, сидя на шестом небе под Древом, спокойно съел предложенный плод, а прочтя свою миссию, поперхнулся: «Ну, спасибо, Господи!» — сказал он. Так или иначе, каждый из пришедших ко мне спрашивал, не знак ли это конца, и не пришел ли мир к своему финалу.