– Вот и нет. Казаков – завуч в школе.
Лена не собиралась ничего подобного говорить. С какой стати ей отчитываться перед бывшим мужем? Они теперь друг другу никто – чужие люди. От того, что у нее вырвалась ненужная фраза, она еще сильнее разозлилась.
– Ну, все! Через пять минут твоя электричка. Я пошла. Пока!
– Лена…
Она не обернулась. С прошлым покончено раз и навсегда. Она ускорила шаг. Каблуки ее туфель утопали в разогретом за день асфальте.
Быстров с мучительным сожалением смотрел ей вслед. Желание догнать, что-то объяснить, оправдаться всколыхнулось в нем и погасло. Подошел поезд, и он, оглянувшись последний раз, вошел в вагон.
Дома Леночку встретила взволнованная генеральша.
– Вы поговорили? – спросила она. – Он хочет помириться, это ясно. Почему бы тебе…
– Мама! – перебила ее Лена. – Прекрати. Идем мыть посуду.
На кухне Элеонора Евгеньевна несколько раз пыталась возобновить разговор, но неудачно. Как трудно общаться с собственной дочерью! Упрямая, настырная, – ни за что мать не послушает. Все наперекор!
– Знаешь, что не дает мне покоя? – сказала Лена, когда они перемыли всю посуду и складывали ее в шкаф. – Быстров говорил, что приглашал меня на свидание… а я не помню.
– Зачем ему врать? – резонно заметила генеральша.
– Вот и я так думаю. Странно.
– Кстати, тебе письмо пришло на наш адрес.
– Письмо?
Элеонора Евгеньевна сходила в гостиную и принесла конверт.
– Вот. От кого это?
Дочь только пожала плечами. В конверте лежал листок плотной бумаги с единственной фразой – «Метро Китай-город».
– Ничего не понимаю, – прошептала она, бросая письмо на пол, как будто оно обожгло ей пальцы.
– Что с тобой? – испугалась генеральша. – Ты переутомилась. Иди спать.
У Лены разболелась голова. Она наскоро помылась и легла. В комнате стоял приятный полумрак. Постель пахла лавандовой водой, простынь была прохладной. Сквозь дремоту она слышала, как приехал отец и как они с матерью вполголоса обсуждали что-то. Наверное, ее непутевую жизнь.
Лене стало так жалко себя, что она заплакала. Слезы текли по щекам, дыхание прерывалось. Она вспомнила слова Быстрова о любви, и горькая волна жалости к себе накатила с новой силой. Она не любила Толика, не любит Казакова… Ужасно. Наверное, она просто не умеет любить. Не дано ей этого счастья. Безрадостный брак, такой же безрадостный роман с завучем. Видимо, такая уж она черствая уродилась, холодная. Ничего не поделаешь…
Голоса родителей за стеной смолкли, и Лена, вся в слезах, уснула. Посреди ночи ее разбудил лай собак. Она долго ворочалась, взбивая подушку. В открытое окно лились ночные звуки и запахи. Комариный писк лишил ее остатков терпения. Накрывшись с головой, она с трудом забылась некрепким сном. Ей снилась розовая раковина… огромная, блестящая и бездонная, как перламутровая воронка. В ней что-то таилось… манило за собой…